.
В этих текстах нарратор «уверен» в близкой гибели персонажей и «уверяет» в этом читателя с помощью различных средств: хода сюжета в целом, описанием характерных действий и состояний, предшествующих смерти, утверждением предсмертного знания.
Предсмертное знание – серьезный аргумент в определении будущего персонажа, имеющий архетипическую основу. Как психологическая мотивировка поведения героя, оно используется и в рассказе «Земле земное». На протяжении всего текста Саша стремится к смерти, однако так и не умирает. Концовка произведения такова:
Легкий холод обвеял Сашу. Весь дрожа, томимый таинственным страхом, он встал и пошел за Лепестиньей, – к жизни земной пошел он, в путь истомный и смертный [Там же: 488].
Сопоставляя рассказы «Червяк», «Улыбка» и «Земле земное», нельзя не заметить разную «удаленность» предполагаемой смерти, расположенной вне текста. Писатель создает ощущение, что Игумнов погибнет «тотчас же», Ванда – «в ближайшие дни», а Саша – «рано или поздно».
В рассказе «Страна, где воцарился зверь» Ф. Сологуб и вовсе играет с финалом, демонстрируя его возможное завершение:
Темен конец повествования. Дева с горящим углем в груди (может быть, следует читать «дева с пламенным сердцем») умертвит зверя, – так обещали ночные гадания в тайном лесу. Но был ли умерщвлен зверь? Освободились ли из-под ужасной власти свирепого зверя трепетавшие перед ним люди? Неведомою осталась судьба страны, где воцарился зверь, и самое имя страны поглощено забвением [Там же, II: 334].
Не ясна концовка и в других символико-фантастических текстах: в «Маленьком человеке» Саранин, уменьшаясь от волшебного эликсира, «кончился» [Сологуб 2000, I: 631]; в «Белой собаке» мужики стреляют в собаку, которая «прокинулась голою женщиною и, обливаясь кровью, бросилась бежать, визжа, вопя и воя» [Там же, II: 383]; главная героиня «Снегурочки» «оседает белым снежным комочком» [Там же, III: 541].
Можно ли сказать, что фабула или сюжет (о котором в данном случае следует говорить с большой осторожностью) заканчиваются вне текста, после его границы? С одной стороны, и автор, и реципиент ограничены рамками произведения, и то, что домысливается сверх него, уже не является авторским, аутентичным. С другой – открытый финал входит в коммуникативный замысел писателя: он «заставляет» читателя самостоятельно продолжить и завершить повествование. Возможно, в данном случае корректнее предположить, что реципиент способен домыслить фабулу как последовательность событий, но не сюжет как уникальное авторское наполнение этих событий образами и смыслами.
