Таким образом, анализ уровня латентной семантики литературного произведения предполагает выявление «скрытых», «непрозрачных» (возможно, не для писателя, но для рядового читателя) смыслов, заключенных в танатологических мотивах. Эти значения связаны с психоаналитическими комплексами, архетипами и мифологемами, бессознательно или сознательно воплощенными в тексте.
* * *
Следуя логике развития исследований латентной семантики, нам было бы нужно обратиться к проблемам выражения в тех или иных художественных текстах авторского бессознательного, точнее, его неврозов, связанных с влечением к Танатосу. Однако тогда речь пошла бы уже не о семантике, а о симптомах, не о литературе, а о психологии. Признавая занимательность подобного подхода, мы тем не менее останемся в рамках литературоведения, интересующегося проблемами произведения, но не трансцендентной реальности.
Именно поэтому психоанализ будет полезен нам своими широкими философскими обобщениями, разработками в области мировой символики и мифологии, фактическими теми идеями, которые способствовали возникновению архетипики и мифопоэтики как общепризнанных продуктивных исследовательских моделей, активно применяемых и в литературоведении.
В истории литературы много произведений, «непонятных» для исследователей. Они выбиваются из общего ряда «свойственных» автору текстов, кажутся экспериментальными. Однако частично психоаналитический и в большей степени архетипический и мифологический подходы способны осуществить интересный и продуктивный поворот в изучении подобного произведения. Такой поворот можно применить к балладе М. Лермонтова «Морская царевна» (1841) [Лермонтов 2000, II: 201–202], ключевой момент которой – смерть русалки – не имеет пока адекватной интерпретации.
Еще В. Белинский относил стихотворение «Морская царевна» к «лучшим созданиям Лермонтова» [Белинский 1953, VIII: 95] и ставил его в один ряд с такими шедеврами, как «Утес», «Листок», «Тамара» и «Выхожу один я на дорогу…» (все – 1841). Тем не менее очевидно, что данный текст при всей его бесспорной художественной совершенности до сих пор лишен пристального внимания лермонтоведов. Объяснить этот факт можно тем, что произведения поэта долгое время не рассматривались с мифопоэтической точки зрения, хотя М. Лермонтов как романтик, ищущий «бесконечное в конечном» в духе иенского романтизма [Жирмунский 1914: 24], неизбежно должен был соприкоснуться с мифотворчеством. Анализ же таких стихотворений, как «Морская царевна» и «Тамара», на наш взгляд, невозможен без исследования их мифологической и архетипической базы. Кроме того, с учетом мистического, зачастую неосознанного характера интенций лирического героя М. Лермонтова при дешифровке этих текстов важно также использовать психоаналитические концепции разного рода.
