Сдается мне, что мировой судья принадлежит к определенной разновидности людей: «Работа, сделайся сама». Такие люди, чуть подвернется возможность, бросают работу, искренне веря, что и на сей раз ее обязан делать кто-то другой. Мировой судья вроде нашего никогда не возьмет нескольких жителей своего городка и не попробует разобраться с мерзавцами, хозяйничающими в его уезде. Я понимаю, что одни люди созданы для действия, а деловитостью других вам не наполнить и горохового стручка. Но мировой судья Крамонас – настолько своеобразный тип, что, видно, у него одного добрые намерения буквально бьют через край, лишь бы избежать действия. Одним словом, подобный человек приложит все усилия, все свое хитроумие, чтобы найти добровольца, способного срубить дерево, вместо того чтобы срубить его самому. Бывают и такие.
– Сдается мне, у нас есть время заглянуть к нам, – говорит он. – Разбойники, думаю, никуда не денутся. Наверняка им известно, что капитан Беленицын разыскивает их на околицах Эржвилкаса. Отобедаем. Отдохнем. А тогда уже можно будет и за работу взяться.
Браться, конечно, придется мне. На кой черт ты сам-то так спешил, если мы еще и отобедать успеем? Боялся, чтобы мы не прошли мимо.
Господи, ужели его домашние не унюхали, как от него несет потом? Симпатичный человек, но запах мог бы приберечь для себя одного.
– Таково мое мнение, – говорит судья.
– Нет уж, позвольте, так делать негоже, – надо преподать ему урок исполнительности, небольшой такой, ласковый. – Прежде я обязан закончить дело.
Как я хотел бы хоть на полчасика оказаться под чьей-то крышей, в прохладной комнате, где глаза мои отдохнули бы от яркого света и мучительных майских красок.
– Много там этих сукиных детей?
«Сукины дети», пожалуй, – единственное крепкое словцо, которым я порой потчую окружающих. Мне достаточно его одного, в него я вкладываю все свое презрение и брезгливость. Тем, кто меня давно знает, это известно, они понимают, что оно заменяет мне всю хулу на свете. Мы же, в конце концов, умные люди и можем обойтись без ругательств. Госпожа Беленицына однажды изрекла (капитан мне рассказывал):
«Этому Уозолсу следовало бы поступить в духовную семинарию. Какой из него солдат, если он не умеет сильно презирать или ненавидеть?»
«Почему ты так думаешь, дорогая?» – поинтересовался Беленицын (я уверен, что при этом он перекусывал нитку, потому что пришивать к мундиру пуговицы ему приходится самому).
