«Дыры в крыше и той нет. Дым сквозь щели выходит наружу, вот и вся история. Весь чердак окороками, мясом увешан. Так они его и коптили. Потолка и вовсе нету. Прямо крыша.
Тетя ставила котел на пол, все рассаживаются на корточках вокруг и едят. Мы непривыкшие, нейдем туда. А тетя: „Кушайте, кушайте. Чего ждете-то?“»
Бабушка, рассмеявшись, переворачивает скворчащую на сковороде рыбу.
«Сеть у меня дырявая. В такой сетке яички далеко не унесешь, а рыба, гляди, застревает».
Мне надоедает играться с палочками, глядеть на ласточек, не устающих охотиться, иногда вскрикивающих от радости, надоедает бабушкина болтовня, скворчание жареной рыбы, запах подсолнечного масла, и я начинаю реветь. Сначала плачу тихо, тру кулачками глаза, потом все громче и громче.
«Ну, что теперь? – спрашивает бабушка. – Боже ты мой, если б у меня еще одна рука была. И тому подай, и этому».
Она берет чашку, наливает теплой водички из кастрюли и, плеснув туда ложечку своего кваса и утешающе воркуя, дает мне. Слезы высыхают, лицо проясняется, губы улыбаются, а еще через несколько минут я закрываю глаза и засыпаю.
Все со мной в порядке, деда, не пугайся ты. Я просто показываю тебе, как я засыпаю. Что ты там шепчешь? Нет, отчего же, я ее очень любил. У нее ведь на самом деле не было ста рук. Слушай, батя, дальше.
«Космач! – зовет бабушка, горстью загребая из фартука зерно и кидая его курам. – Как же ты сеть складываешь? Поплавки аккуратно клади на одну сторону, свинчатки – на другую. И вообще, пора обедать. Суп остынет. Позже закончишь».
Космач – это я, батюшка. Так меня прозвали – Косматый Мейжис. Я осторожно опускаю край сети на землю, вытираю руки о рубашку и иду домой. Солнце палит немилосердно, и я кажусь почти прозрачным – такая ослепительно-белая у меня кожа. Посмотри, отец, здесь, в полутьме, и то светится.
– Верно, Мейжис, светится. Только вот что: ты рассказываешь о себе как о другом человеке. Можно ли вспомнить себя со стороны?
Ну, батюшка, не ожидал. Разочаровал ты меня. Я тебе рассказываю о том, что было очень давно. Подумай: во сне ты же видишь себя сбоку? Сказанул, не подумав, значит. Не грызи себя, отец, у нас обоих впереди еще одна ночь, есть время исправиться.
Даже самым жарким летом я ничуточки не загораю, только на лице появляется больше веснушек.
«Паренек-то весь в веснушках, как ласточкино яйцо, – поговаривали соседи. – Мать его, видать, по ласточкиным гнездам шебуршила, не иначе».
«Коню понятно, что она там выкрадывала. Если б всех высидела, полное село было бы таких веснушчатых».
