Альбас валялся в постели с любимой книгой, с наслаждением читая страницу за страницей. Понемногу, слово за словом, он, как начинающий гурман, вникал в незнакомый мир, не уставая удивляться силе доказательств и глубине поставленных вопросов. Ему бы никогда и в голову не пришло, что могут возникнуть сомнения из-за вещей, кажущихся такими понятными и бесспорными: предметов, людей и мыслей – всего того, что мы видим и чувствуем. Оставляя на сердце рану, пришло понимание, что на свете куда больше тьмы и невежества, чем он думал, но света тоже куда больше. Целый светоносный край. Граф открыл ему свою библиотеку, но Альбас был ему благодарен так, как будто тот открыл ему свое сердце и отдал зрение. Альбас не переворачивал страницы, пока не убеждался, что на этой нет уже ничего, на что бы он не обратил внимания. Как лепо все сходится в творении Божьем! Настойка из дегтя может быть достаточным поводом, чтобы ставить и решать вопросы бытия! «Сейрис, или Цепь философских рассуждений и исследований»[15] – Альбас не полностью понимал слова чужого языка, и граф помогал ему в этом.
Чем больше он читал, тем сильнее тяготился своей прежней жизнью, то есть той действительностью, которая окружала его с детства. Все, что в его глазах было достойно уважения и весомо, поблекло, утратило первичное значение, все казалось чуть-чуть испачкано, потерто, поношено по сравнению с истинным, светлым, идеальным бытием, перед лицом культуры. Кому нужен этот дом, провонявший чесноком и ржавыми селедками, со стенами, подточенными жуком, да кто они такие, сами эти жуки? Чего стоит это строение по сравнению с истинным Зданием, жить в котором может только мысль, чистая и живая? Чего стоит эта земля, истоптанная веки вечные смердящими тварями, чего стоят вонючие тела этих тварей? Что за тлен это все по сравнению с истинной Землею, которой едва касаются одни лишь невесомые ноги ангелов?
– Господи, – прошептал Альбас, – как я благодарен графу за то, что тот вознес мой дух.
Как жалок и отвратителен сей человечек, приотворивший дверь и жалобным голосом пронывший:
– Альбас, ты жжешь и жжешь фонарь. Совсем керосин не экономишь, сыночек.
Альбасу захотелось его прогнать, но он взял себя в руки. Прикинулся, что не слышит.
– Ты мог бы выказать чуть больше уважения к своему отцу, – прошамкал старик.
– С чего бы? – внезапно спросил Альбас.
– … отцу.
– Пойди вон, – произнес Альбас. – Уйди. Я не хочу ни видеть, ни слышать тебя. Ты мне мешаешь.
