Епископ долго молчал, задумчиво глядя на обложку какой-то книги, которую держал в руке.
– Все это крайне странно, – наконец заговорил он. – Загадочный характер вы мне предъявили, сударь. Значит, Пялужис тоже таков?
– Ну, я бы не смог поручиться, что именно таков, каким я его изобразил вашему святейшеству. Но они все примерно таковы, эти Люди Нового Времени, как мы их между собой называем.
Брови епископа взлетели вверх:
– Люди Нового Времени?
– Да, это имя прилипло к ним. Остроумно, ничего не скажешь. Не помню, кто первый пустил его в оборот.
– И кто же этот ваш Новый Человек?
Ректор смутился:
– Попробую хотя бы в общих чертах объяснить вашему святейшеству, какого человека мы так прозвали. Люди Нового Времени немало взяли от Иуды Искариота: такой человек может при надобности предать то, что он любит больше всего на свете. Ведь Человек Нового Времени весьма рационален. И в этом его слабость. На рационального человека действуют разумные доводы. Его можно убедить, и убедить в чем-то абсолютно противоположном тому, во что он верил. Вот мы с вами, к примеру, не таковы. Мы поспешим признать, что аргументы сильны, но все равно будем стоять на своем, полагая, что просто не можем найти контраргументов посильнее, но они есть. Такими мы и умрем. А Люди Нового Времени не таковы. И потому, как бы тут выразиться, вызывает сомнения их нравственная устойчивость. У нас с вами не возникает вопроса, почему мораль такова, какова есть. А у них может возникнуть.
– Вы тут все прямо какие-то метафизики, – улыбнулся епископ, и ректор сам себе удивился: ему показалось, что комнату на миг залил ослепительный свет – ну и харизма у человека!
– Впрочем, важно не это. – Лицо епископа снова стало строгим. – У нас нет времени на метафизику. Значит, вы, сударь, полагаете, что, прослужив несколько лет в деревенском приходе, Пялужис обретет необходимые духовнику свойства?
– Именно так, – кивнул ректор, – я думаю, что это научит его истинной любви и уважению к человеку как он есть, просто человеку. Мне кажется, приход развеет его выспренние юношеские мечтания, сделает его мужественнее и устойчивее к нравственным испытаниям.
– Знаешь, милый, как нелегко мне принять подобный рецепт. Я все уже было наметил и решил загодя. Ты на самом деле считаешь это необходимым?
– Разве я стал бы изнурять себя и ваше святейшество столь долгими рассуждениями? В одном лишь сомневаюсь – достаточно ли этого.
– А что, если я оставлю его при себе? – спросил епископ. – Я бы все время мог за ним присматривать и направлять в нужное русло… Ты же знаешь, какие надежды я возлагаю на Пялужиса.
