работу. Допустим, впрочем, что существует преступление, до сих пор не выясненное и обществу неведомое, которое причиняет ему какие-либо неудобства. Тогда твоя решимость была бы понятнее. Мы смогли бы оценить и принять твою позицию. Но в данном случае это не так. Все прекрасно известно и забыто, сын мой. Да, да, забыто! Иное дело, если тебе вздумалось стать историком. Но
судить дела давно минувших лет – также не в компетенции историка. Ты говорил, что беседовал с историками, спроси их об этом. Ты идешь пустым, бесплодным путем, ведущим в тупик. Задумайся. Однако повторимся: мы уже ответили за бессмысленную (в некотором аспекте) гибель этих солдат. Вина имела место, но ее уж нет. Она искуплена.
Ты желаешь внушить нам, что все выходит за пределы мировоззрения и превращается в нравственность. Ни в коей мере, сын мой. Одно то, что существуют два мнения об этих событиях, твое (не имеющее никакого основания) и мое (абсолютно обоснованное, логичное и понятное каждому), показывает, что это явления мировоззренческие. Ты отделяешь мораль, нравственность от закона, ставя во главу угла нравственность. Но и это не имеет смысла. Что есть закон? Это та же мораль, важнейшие ее моменты. Зафиксированная мораль. А все, что ты с таким упорством хочешь вбить нам в голову, – суть вещи не строго определенные, необязательные и никоим образом не основные. Твоя экзальтированность проливает на них какой-то странный таинственный свет, в нем-то ты и видишь все случившееся. Но это все равно что канонизировать свадебные обряды или – еще лучший пример – нормализовать наши сны. Тебе понятно? Сон незрим, поэтому совершенно бессмысленно применять к нему какие-либо критерии. Скажем, ты, руководствуясь какими-то своими соображениями, установишь такую норму. Правомерен ли будет разговор о чьей-то вине, если сон этот от нормы уклонится? Это неизмеримые, неощутимые вещи, и применять к ним подобные понятия бессмысленно. На жизненном пути следует руководствоваться тем, что уже открыто человечеством, и идти вперед. Если ты будешь топтаться на перроне, размышляя, следовало ли изобретать паровоз, не лучше ли было бы приделать к нему крылья, а колеса обуть резиной, ты рискуешь никуда не уехать. Общество придумало паровоз для путешествий. Некогда перед ним стоял котел с водой, лежала кучка угля, восемь колес, и из всего этого надо было смастерить машину. Но времена эти прошли. Или ты думаешь – нет? Или тебе кажется, что мы ответили неисчерпывающе или неискренне?
