«Мне не надо скрываться, – ответил я. – Никто за мной не гонится, никто не ловит».
Он недоверчиво глядел на меня:
«Я слышал, Косматик, что тебя разыскивают жандармы всей губернии».
«Нет уж, – сказал я, – отченька. – Теперь я на регулярной службе, – и показал ему униформу и ружье. – Отселе никто уже не будет гонять Мейжиса».
Юозапас качал головой.
«Так я тебе и поверю, Косматый. А как же все твои преступления? Кто за них ответит?»
«Мне их прощают. Вот несем письмо губернатору. В нем все записано. Мне прощают прошлое и берут на военную службу. Но я не буду всю жизнь солдатом».
«Почему же тогда твои дружки глаза отводят, если ты правду говоришь, Мейжис?» – спросил Юозапас.
«Покажи ты ему письмо, Лашук», – говорю я.
Лашукас растерялся.
«Да не знаю я, Мейжис, не имеем права».
«Вот видишь», – сказал Юозапас.
«Покажи ему, Лашук», – не уступал я.
Лашукас вынул из кармана письмо и подал Юозапасу.
«Как скажешь, Мейжис, – сказал он. – Сам знаешь, если письмо пропадет…»
Юозапас осторожно взял конверт и присел на лавку. Потом посмотрел его на свет, пошуршал им, понюхал, водя пальцем, прочитал, кому письмо должно быть вручено, и вернул его Лашукасу.
Тот с полминуты подумал, и, когда он взглянул на меня, дедушка, я увидел, что страх из его глаз окончательно пропал. За те несколько лет я привык видеть его там, когда ни взгляну. А сейчас его не было, и я очень удивился. Понял, что он мне поверил, и все было бы ничего, если б в его глазах вместо страха я не прочел кое-что другое. Хитрость. Берегись его, сказал я себе, он тебя не боится.
Юозапас глядел на меня глазами старого лиса, затем спросил:
«Выходит, все тебе прощено будет?»
«Да, – отвечал я, – Все разом».
«И тебя ни за что больше никогда не накажут?»
«Если снова не провинюсь».
«Значит, и за мой дом тебя уже не накажут?»
Не хотелось объяснять ему, отченька, что за дом он меня уже наказал сам. Поэтому я лишь головой покачал: нет.
«Хр-р, – отхаркался Юозапас. – А если письмо где-нибудь затеряется, тогда тебя…» – он чиркнул пальцем себе по горлу.
«Верно. Да ведь ты меня знаешь. Нигде оно не затеряется. И никому на свете его не украсть. Ты меня знаешь».
«То-то, – вздохнул он. – Знаю, чай. Жалко…»
Все это время он жаждал моей смерти, отченька. Ночами не спал, надеялся, что меня отловят и повесят.
«Мы построим другую усадьбу», – сказал я ему.
«Мы? Нет, Косматый, мы-то построим, да без тебя». – Ей-богу, отец, по всему было видно, что он меня не боится: и по его речам, и по осанке.
