– Ты прав, деточка. Женитьба – это союз во имя будущего. Если у тебя на уме одно настоящее, можешь просто лечь с женщиной, и все дела.
Ладно тебе, стариканчик ты мой. Все-то ты сам отлично знаешь. Ничего тебе и объяснять не надо.
– А тебе, Мейжис, никогда не случалось затосковать по своей малютке Регине так, чтобы захотелось тут же ее навестить? Хватало ли тебе самого себя для своей любви?
Случалось, как же… Вдруг до смерти хотелось ее увидеть. Редко, но навещал я ее. Твоя правда.
Да, я ходил к ней. Несколько ночей подряд она мне снилась, проснувшись, я долго думал о ней. Вспоминалось все: ее походка, голос, внешность – и еще что-то, чего нельзя увидеть, но я чувствовал, что это в ней есть. Какая-то черта характера или выражение лица в определенные минуты. Тогда я знал, что должен идти к ней. И я шел.
Отчим мой, Юозапас, на месте спаленной усадьбы выстроил маленький домишко без хозяйственных пристроек, с курятником только и хлевушком. Ох и жалкая стала жизнь этой семьи.
Приходил я в любое время когда мне вздумается. Любил зайти незаметно. Было немного забавно видеть их удивление, когда они неожиданно обнаруживали меня сидящим у них за столом или лежащим в ихней постели. Входил я без стука. Бывало, Юозапас повернет голову, а я уж тут, грею у печки руки, хотя и двери и окна закрыты. Уж это-то я умею, старенький. Захоти, я б и отсюда выбрался. Хотя нет, отсюда не выбрался бы.
«О, Косматик!» – говорили они, неизменно улыбаясь (теперь у них это уже хорошо получалось), а малышка Регина кидалась мне на шею и повисала на ней, как горностайчик.
И вот когда она обнимала меня, дедонька, тотчас же вся менялась, начинала дрожать, из глаз у нее лились слезы, и она нашептывала это свое «ах, Косматик, ах, Косматик», и это на меня очень действовало. В этот миг, отченька, я становился совершенно иным человеком. Я чувствовал сытость, мне было тепло, хотя в брюхе урчало от голода, а от мокрой одежды озноб пробегал по коже. И все же полностью расслабиться мне не удавалось. Я был вором, и мне следовало быть начеку. Вот, к примеру, такая странная вещь: едва Регина обнимала меня за шею, в глазах моего отчима Юозапаса загорались страх и ненависть. Он мог бы разорвать свою дочь на части, но жутко боялся меня. Я не осмелился бы повторить те проклятия по ее адресу, которые шептали его губы, срамные, унизительные прозвища, которыми он немо ее потчевал. Я понимаю его. Слава богу, ужас не позволял ему произнести их вслух, так он избежал многих неприятных вещей, которые могли с ним случиться.
