Набросился на ее губы. Неожиданно и для себя, и для нее. Впился жестко, сильно. Настолько бешено, что его язык буквально заполнил весь ее рот, толкнулся в ее небо. Сильный удар о зубы зубами, так, что в глазах потемнело и ладонь сдавила мягкий затылок, чтоб не увернулась, чтоб жрать ее выдохи. Такие сладкие, такие трепетно испуганные. Сминал их голодно, быстро, прикусывая, всасывая, с нажимом, с сильным давлением. До боли, так, что из глаз искры сыпались. Охренеть, как же это вкусно — целовать. Последний раз он целовал много лет назад. И больше не хотелось. Ни с кем. Никогда. А сейчас разорвало от адского желания сожрать ее рот.
Ногти Нины впились ему в шею, раздирая до крови, заставляя отпрянуть назад. Смотрел на нее диким, потемневшим от похоти взглядом, с трудом понимая, что только что вытворил. И совершенно не жалея об этом.
Она ударила его наотмашь. Сильно хлестнула сначала по одной щеке, потом по другой. Со всхлипом с каким-то отчаянием в глазах.
Схватил ее за руки и выгнул их назад за спину, тяжело дыша, сходя с ума от ее синих глаз, таких испуганных и в то же время горящих, дерзких, вызывающих проклятое дежавю и невыносимый голод.
— Не смейте… я вам не подстилка! Слышите? Я. Не. Подстилка! Отпустите!
А он не может. Руки не разжимаются. Взгляд в ее взгляде запутался. Так сильно там увяз, что кажется сейчас отстранится и от физической боли заорет. Это же… те же глаза. Они точно такие же. Как такое возможно? Как у совершенно разных женщин могут быть такие невыносимо одинаковые глаза? Как от них может одинаково пахнуть? Что это за проклятие, наваждение? Какого черта с ним происходит? Он же сумасшедший, неадекватный рядом с ней. С самой первой встречи вот так.
— Сестра… у… тебя есть сестра? Скажи… должна быть. Таких глаз больше ни у кого нет! Где ты взяла эти глаза?
Шепчет, как заведенный, и отрицательно головой качает.
— Нет! — выдохнула в лицо, все еще пытаясь вырваться. — Нет у меня сестры! И не было никогда! А глаза… родилась с ними! Отпустите! Матео увидит!
Руки разжались, и он сдавил переносицу, отступая назад, поднимая руку вверх. Сдаваясь. Не понимая, как сорвался. Как допустил это помутнение рассудка.
— Забирай моего сына и уезжай. Чтоб больше никогда ничего не делала без моего разрешения.
А она вдруг развернула его к себе за плечо.
— Больше никогда не смейте лезть ко мне без моего разрешения. Никогда? Слышите? Никогда не прикасайтесь ко мне!
И ему самому захотелось ее ударить. Чтоб заткнулась. На хрен она ему не сдалась. Дура деревенская. Должна была пищать от счастья, что он вообще на нее посмотрел.
