— Из этих писем ты многое узнаешь о его дочери, — сказал Перкинс. — Но я не совсем представляю, как можно что-либо выяснить о человеке, когда он уже мертв.
— По мелочам, — ответил Селби. — Из них оживает характер. Кстати, ты ведь сам всего минуту назад смог подметить немаловажный факт, сказав что, согласно примете, человек, у которого нож острый, должен быть ленивым.
— А-а… ну такое-то о нем действительно можно узнать, — согласился Перкинс. — Да только кому какое до этого дело, раз он покойник?
— Знаешь, Гарри, я начинаю думать, что нам нужно в корне пересмотреть всю нашу методику раскрытия преступлений. Мы не уделяем достаточно внимания уликам, в которых содержится психологический портрет преступника. Таким образом, мы упускаем из виду самое важное — мотивировку. А ведь, между прочим, для того чтобы один человек лишил жизни другого, нужен серьезный мотив.
— Это, конечно, верно, — признал Перкинс, вид которого красноречиво свидетельствовал, что вопросы пересмотра методики раскрытия преступления его не трогают ни в малейшей степени. — Но только в данном случае мы ведь имеем дело не с убийством. Здесь вероятность насильственной смерти исключается, так сказать, в зародыше.
Селби хотел было что-то ответить, но передумал, взял первое письмо и начал читать:
«15 декабря 1930 года
Дорогой папа!
Пишу, чтобы сообщить тебе, что мы не будем вместе ни на Рождество, ни на Новый год. Иными словами, я больше не вернусь.
Не знаю, смогло бы все выйти иначе, если бы была жива мама. Наверное, все-таки нет. Просто все уж так получилось, и не надо никого в этом винить. Я знаю, ты старался быть мне хорошим отцом. Скорее всего, ты не поверишь, но ведь я тоже очень старалась быть тебе хорошей дочерью. И, пожалуйста, не думай, будто я не люблю тебя — это не так — но, понимаешь ли, папа, мы с тобой совершенно по-разному смотрим на жизнь. Ты считаешь, что у меня полностью отсутствуют те качества, которые пристало иметь девушке. Я же называю тебя отставшим от жизни, но это ничуть не мешает мне по-прежнему любить тебя. Ты убежден, что моя дорога приведет меня в ад, и поэтому я уже не знаю, любишь ли ты меня еще или нет. А дело все в том, что относительно меня некоторые вещи ты просто не мог и, вероятно, никогда не сможешь понять. Думаю, если бы мама была жива, она поняла бы меня, ведь недаром я считаю себя во многом на нее похожей.
Так как я знаю, что ты все равно не одобришь моих намерений, то я не стану ничего об этом рассказывать. Лучше я просто не вернусь.
