Но мы не успели. В давящей на мозг тишине бомба приблизилась и, зависнув прямо над крышей нашей теплушки, начала медленно на неё опускаться, увеличиваясь в размерах. Я отцепился от перекладины и, чтобы избавится страшной тишины, зажал ладонями уши. Не помогло, тишина продолжала грохотать в моей голове, и тогда, закрыв глаза, я прямо сквозь веки увидел, как посредине увеличившейся до размеров вагона бомбы промелькнула ярко-красная полоса, которая, рывком увеличившись, выплеснула на меня и на замерший во времени вагон красный сгусток пламени.
Тихо урчал прогретый двигатель, а я сидел, тупо уставившись в лобовое стекло, и, несмотря на то что в салоне было тепло, чувствовал, как по телу пробегают неприятные холодные мурашки. Потом выбрался из машины, передёрнулся от прохладного воздуха и, окончательно придя в себя, опять забрался в машину и направился домой.
— Слушай! А может, ты того — рехнулся?! — с азартом предположила жена, узнав о моей очередной смерти, — Ну а что? Работа у вас идиотская! Вот и сами вы понемногу становитесь… того!..
— Да ну тебя! — отмахнулся я.
— А может, ты просто переутомился? У вас же почти всё время «усиленные варианты несения службы»!
— Да какое там переутомился! — фыркнул я, — К судорогам руководства мы уже давно притерпелись и усиления проводим в каких-нибудь засадах или в кабинетах, совершенствуя мастерство в азартных играх.
— Ну, тогда не знаю. Может, тебя соответствующему доктору показать?
Я удивлённо уставился на неё.
— Ну а что? — понесло жену, — Тебя сразу же на гражданку отправят, дома чаще бывать будешь. Да и дети папу наконец-то в лицо запомнят!
К доктору, разумеется, я не пошёл, так как убийственные сны прекратились, и какое-то время жизнь катилась по накатанной, без особых жизненных потрясений.
…Надежда на то, что мы сможем форсировать реку потихоньку, в темноте, не оправдалась. Как бы мы ни старались соблюдать тишину и маскировку, фрицы нас всё-таки заметили! Заметили и отреагировали, качественно накрыв огнём весь участок переправы. Наше плавсредство могло выдержать шестерых, и вот теперь я стоял на коленях на наспех сколоченном из нескольких брёвен плоту и лихорадочно, изо всех сил, грёб обломком какой-то доски. Гребли все! Кто чем мог! Доской, прикладом, каской, сапёрной лопаткой. Гребли лихорадочно, выкладывались до хруста в костях. Все мы понимали, что жизненно необходимо как можно быстрее пересечь эту реку смерти, которая лениво катила свои маслянисто-чёрные воды. Мне почему-то казалось, что эта проклятая река играет на стороне фашистов! Она как будто специально тормозила наш плот, вынуждая нас как можно дольше находиться на простреливаемом её участке.
