– Мне очень жаль, – голос Уайатта дрогнул. Он прижал ее к себе так крепко, что их слезы смешались вместе. – Я не знаю, что бы я сделал. Наверно, испугался, но у меня был замечательный дедушка, который помог бы, если узнал.
– Мама сказала, что бабушка Энни меня возненавидит, а я не хотела ее огорчать, поэтому даже ей не сказала. – Харпер спрыгнула с кровати и едва успела добежать до туалета, как «Джек Дэниелс» подступил к горлу.
Уайатт последовал за ней и придерживал ее длинные светлые волосы, а затем протер ей лицо влажным полотенцем.
– Все в порядке, дорогая. Ты имеешь полное право выпить. Дай я обниму тебя и облегчу твою боль.
– Она была и твоей дочерью, Уайатт. Какого черта ты на меня не злишься? – Харпер склонилась над унитазом и содрогнулась от рвотного позыва.
– Я потрясен, – сказал он.
– Когда у тебя это пройдет, ты будешь злиться и ненавидеть меня, – сказала она и попыталась встать, но ее коленки слишком дрожали.
Он просунул одну руку ей под колени, а другой обхватил за плечи и понес обратно на кровать.
– Я останусь с тобой на ночь. Будем скорбеть вместе.
– Она не умерла. Она счастлива и катается на пони, которого родители подарили ей на девятилетие, – возразила Харпер.
– Я уверен, что они хорошие родители. – Он заключил ее в объятия и крепко прижал к себе. – Но ведь мы не можем купить ей пони или взять на рыбалку, спеть колыбельную, почитать сказки перед сном, поэтому есть из-за чего скорбеть.
– Ты не ненавидишь меня? – спросила она.
– Ты ведь думала только обо мне и о ней, так как же я могу тебя ненавидеть, дорогая? – Он убрал волосы с ее лба кончиками пальцев, и ей казалось, будто по ее коже прошлись перышком.
– Вот тебе и первое свидание, – прошептала она. – Твой друг погиб, а я взвалила на тебя такой груз.
– Я здесь, с тобой. Мы пройдем через это вместе.
– Ее зовут Эмма Джоанна. Они позволили мне выбрать ей второе имя.
– Прекрасное имя. – Уайатт прижал ее еще ближе. – Закрывай глаза, дорогая, и пусть этот день пройдет. Я никуда не уйду, а завтра наступит утро, и все наладится.
«Ненадолго», – подумала она. Но пока ее это устраивало. Она прижалась к нему так близко, что между ними не проникал свет, и в это мгновение часть боли и вины наконец ее покинула.
* * *
Сед налил два бокала ежевичного вина и отнес их через всю комнату к креслам. Ставя их на столик между креслами, он втянул носом воздух.
– Ты пропадаешь, Энни. Я уже не вижу тебя в кресле так же ясно, как раньше, и аромат твоих духов стал едва уловимым, и мне приходится его воображать. Я не могу допустить, чтобы это случилось.
