Узелок на память [Фельетоны] | страница 10

д) От старосты хорового кружка (о том, что ты не укатил рояль и не похитил дирижерскую палочку);

е) От штаба добровольной дружины (о том, что ты не свистнул… свисток);

ж) От библиотеки…

з) От…

И так до «я».

…Нет, не всякий из щедринских головотяпов мог додуматься до такого!

Владимир Куницын очень смахивает на Барона из горьковской пьесы «На дне». То и дело подтягивая штаны, он по-бароновски жирными мазками рисует свое недалекое прошлое:

— Ассигнации, подобно осеннему листопаду, осыпали меня. Через мои руки, — «Барон» шевелит пальцами, словно надевая невидимые перчатки, — прошло полмиллиона целковых… Я пользуюсь, конечно, старым исчислением… Двести тысчонок осело вот в этих карманах! — «Барон» похлопал себя по тем местам, где пришиваются карманы, и, криво улыбнувшись, закончил: — Сейчас-то они, к сожалению, пусты.

— Расскажите, Куницын, как вы объегоривали клиентов, то есть брали взятки? — обращается к «Барону» прокурор.

— Да ведь ежели, гражданин начальник, обстоятельно рассказать обо всем, то вам придется слушать меня тысячу и одну ночь. А чтоб облегчить вашу работу, я на досуге составил поминаньице… Вот оно… Тут все указано — четыре графы: где, когда, с кого и сколько.

Куницын передает следствию ученическую тетрадку в клеточку, усеянную мелким бисером цифр. В ней с бухгалтерской аккуратностью все разложено по своим полочкам.

От этого «поминаньица» веет таким же цинизмом, как и от самого «Барона». С наглой ухмылкой он повествует о мерзостных, темных делишках большой группы спевшихся маклеров, в которой сам Куницын играл не последнюю скрипку.

С утренним поездом в Москву прибыл молодой, не по годам тучный, одетый с иголочки человек. Спустя час он звонил из комфортабельного номера гостиницы своему другу-приятелю Куницыну.

— Владимир Дмитриевич?.. Это я, Петя Золотницкий. Пламенный привет от папы!.. Экстренное дельце к тебе. Встретиться бы накоротке.

И вот инженер треста Куницын на крыльях летит в гостиницу к приезжему гостю. Он хорошо знает Петю, а еще лучше его папу, Ефима Золотницкого. Большими делами ворочали отец и сын на Кавказе. Однажды старшего Золотницкого поймали на большой Военно-грузинской дороге с поличным. В собственном автомобиле он вез из Гори целую гору дорогой лаковой кожи. Владелец машины подвизался в артели глухонемых в должности завхоза. Повертелся тринадцать дней, осмотрел ходы-выходы, хапнул товарец — и был таков. Поймали. Судили. Дали «десятку» строгого заключения… Не успели судьи глазом моргнуть, как папа Золотницкий очутился на воле. И опять за свое. Подрядился заведовать хозяйством в артели… слепых.