И Олеся, резко встав, быстрым шагом направилась к выходу. Инга ее не останавливала. Она была потрясена.
- Мам, - спросила девушка, - почему она так? Начали разговаривать нормально, поболтали, как подружки, - и тут вдруг…
- Зависть, Ин, зависть.
- Чему завидовать-то? Меня уволили, она осталась, я тоже не красавица и не супермодель.
- Твоей свободе, - подсказал папа.
- Э-э-э?
- Ты свободна. Ты могла вести себя как все, работать по двенадцать часов, молчать, ни к кому не подходить, терпеливо сносить любую брань начальницы, не шутить, ну и дальше по списку.
Тогда тебя бы не уволили. А ты предпочла быть собой, требовать соблюдения законов, пытаться наладить отношения, выйти за рамки рабовладельческого строя - да, тебя уволили, но ты не боишься. И твоя… как ее?
- Олеся…
- Твоя Олеся видит, что ты не боишься. Ты ведь воплотила ее мечту - вела себя естественно, была уволена и не испугалась, не повесилась, пошла искать лучшее место - и уверена, что найдешь. Олеся грезит тем же, но боится это сделать - и ненавидит тебя за то, что ты смогла, ты продвинулась дальше, ты лучше.
- А при чем тут то, что я москвичка? Остальное я поняла.
- Это я могу объяснить, - подхватила мама, - тут легко. Ни один человек не любит признаваться, что он плохой. Не важно, что критерии условны, что часто «плохой» означает всего лишь чьи-то большие успехи. Олеся не может прямо сказать себе, что она только мечтает, а ты уже сделала, что ты смелее, что ты дальше продвинулась.
- Почему не может? - Инга не поняла.
- Это защитная реакция, естественная для человека, - так оберегается наш душевный покой. Она не может признаться, что ты сделала то, что она трусит сделать, - поэтому ищет какой-то негатив- раз и выдумывает причины, которые непреодолимо мешают ей и которых нет у тебя, - два. Московская прописка уже давно стала аргументом для всех ленивых, наглых или аморальных провинциалов.
Они привыкли маскировать отсутствие морали, воспитания или трудолюбия ненавистью к москвичам - дескать, вот, не было бы у нас квартир, мы бы тоже воровали, подставляли коллег и вели беспорядочную половую жизнь. Хотя в блокаду многие умирали, но не воровали. Детям отдавали. Потому что либо стержень есть - либо его нет. И внешние обстоятельства только помогают проявить себя, но не создают человека.
- Ма, давай помедленнее. Не до конца въезжаю.
- Хорошо. Хотя мы так уйдем в философские дебри, к работе не имеющие отношения.
- Не важно!
Инга с детства обожала долгие семейные беседы. У них было принято по вечерам собираться на кухне и обсуждать прошедший день, новости мира, иногда читать вслух, иногда пускаться в рассуждения. Маленькая Инга просто слушала взрослых, когда подросла - стала участвовать в разговорах и даже спорить, причем во время кухонных посиделок ее голос принимался на равных. Воспитание проходило в другие часы - а вечерние, за ужином и чаем, отдавались общению.
