Они выпили предложенного Ириной чаю. Женя взял листы и, набравшись решимости, пошёл к Григорию.
Тот сидел в своём кресле, неподвижный, каким его оставили недавно.
Женя смотрел на него, но вспоминал другое.
Чувство, что его сунули в бочку и выбросили в речную волну, которая по камням несёт его к краю водопада, а потом бочка падает, то и дело отскакивая от скальных выступов отвесной стены, а внутри неё бьётся о стенки он сам. А потом бочку вышвыривает на берег реки. Она разваливается. Он выползает из неё на те же камни, не понимая, где находится. Не понимая, жив ли...
Автописьмо с переписыванием судьбы...
Единственное, что сейчас заставляет не удрать и не отступить, - мысль о том, что они, наверное, смогут остановить Демьяна, а значит - упырей больше не будет.
Он подтащил стул, сел напротив Григория, положив ногу на ногу, а поверх - жёсткую папку с листами. Некоторое время поприкидывал, что лучше - мелки или карандаш. Оставил всё рядом на придвинутом к нему столике. Обернулся к ребятам, столпившимся в дверях.
- Возможно, будет лучше, если вы вообще войдёте, чем так, на пороге стоять, - медленно сказал он. - У меня впечатление, что на этот раз будет трудней, чем обычно. Ирина, фотографию мне дай. И лучше ту, где Григорий улыбается.
- Что нам надо знать ещё? - тихо спросила девушка, передавая найденный заранее снимок.
- На всякий случай эти два листа пусть будут рядом, у меня под рукой. Вероятность такая: если я начну выводить Григория из этого его состояния, на рисунке появится твой брат, именно улыбающийся. Если на рисунке он улыбаться не будет, значит, он всё ещё глухарь. Как только из этих двух листов первый будет зря израсходован - то есть на нём Григорий будет без улыбки, подложите ещё один чистый. И так до тех пор, пока листы не закончатся. Всё. Начинаю.
Он снял браслет и, заглушив вздох, сначала скосился на фотографию, а потом поднял глаза.
Неподвижные глаза Григория то ли уставились на него, то ли художник просто оказался на линии несфокусированного взгляда.
Женя ещё бегло и снова удивился его лицу: парень, брат Ирины, был не просто симпатичен, но поразительно красив - красотой мраморных фигур эпохи Ренессанса... прекрасной неодушевлённой скульптуры. Отрешённость живого от мира живых...
Автописьмо началось просто и деловито: рука с карандашом быстро задвигалась по листу, воспроизводя черты сидящего перед ним человека. Женя начал бы рисунок с глаз - автописьмо потребовало начать с общих начертаний, с наброска головы.
