Фосс | страница 82
И протянул немцу костлявую руку в перчатке.
Полковник Фэншо сказал и много других вещей. В самом деле, когда толпа подалась назад, он держал заготовленную речь о Боге, о земле, о флаге, о юной, но уже прославленной королеве Виктории. Его словам придавали необходимый вес многочисленные влиятельные лица колонии, окружившие полковника. Среди них было, к примеру, по меньшей мере трое членов Законодательного собрания, епископ, судья, армейские офицеры, не говоря уже о меценатах и гражданах, чье богатство понемногу способствовало их выходу в люди, несмотря на неуклюжее обращение с ножом и вилкой. Важные головы обнажались, несгибаемые шеи склонялись и выражали смиренную внимательность. Зрелище выдалось великолепное и, сверх ожидания, трогательное. Разодетые в сукно и лен фигуры, обладатели наилучшей британской плоти и крови и при них подобные воздушным шарикам души, данные щедрой Жизнью лишь во временное пользование, внезапно обратились в схематичные деревянные фигурки на фоне синевы бухты, раскидистых туземных деревьев и обхватившего их всех неба. По этой причине мистер Фосс, немец, воспринимал все разглагольствования о земле, флаге и прославленной королеве как поток иностранной речи, найдя прибежище в своей чуждости, чтобы защититься от смысла сказанного, и смотрел крайне скептично. Ему пришлось отвести взгляд от людских лиц и обратить его в небеса. Любое иное поведение было бы лицемерием, однако с другой стороны, кроме него больше никто из присутствующих не имел столь же полного права стремиться к этой бесконечной синеве.
Когда полковник Фэншо довел свою речь до предела высокопарности, и королева была спасена с песнями и подбрасыванием шляп в воздух, и юный розовый лейтенантик, которого звали Чарли Тэтхем, вспомнил Том Рэдклиф, неловко отсалютовал шпагой, мистер Фосс стряхнул оцепенение и в своей обычной церемонной манере представил посланнику его высокопревосходительства мистера Пэлфримена и Фрэнка Лемезурье, стоявших с ним рядом, мистера Боннера и других меценатов экспедиции – точнее, последние представились сами, поскольку имели привычку ужинать, а порой и напиваться в компании полковника.
Потом заржала лошадь, уронила кучку душистого навоза, и жизнь вернулась на круги своя.
Публика вновь пришла в движение, изо всех сил пытаясь вырвать главу экспедиции из рук друг у друга, и тогда мистер Боннер понял, что окончательно теряет свою игрушку, и надулся. Ему казалось, что никто не воздает должного его щедрости, с которой все началось и без которой нынешнее торжество не состоялось бы вообще.