Кавалькада пересекла пустырь у пристани и обогнула груду ящиков и прочего груза, который еще не перенесли на борт, отдельные кучки пришедших пораньше зевак, скинувших из-за жары верхнее платье мужчин и их женщин, разодетых в пух и прах. Всадники остановились и обменялись приветствиями с подоспевшим орнитологом.
– Представляю, что вы чувствуете при подобном событии, Пэлфримен! – сказал коммерсант.
Для мистера Боннера действия и чувства людей в определенных ситуациях сводились к некоему стандартному набору условностей. Он и сам вел себя либо весело, либо серьезно, подчиняясь общему правилу. Для подобных личностей, собственно, и пишутся исторические брошюры и газеты.
Теперь он упивался соответствующими событию эмоциями, и, хотя принимал наличие сходных чувств у других провожающих как должное, его ничуть не заботило, так это или нет. Мистеру Боннеру самому было столь хорошо, что в поддержке со стороны он не нуждался.
Пэлфримен, пару раз пытавшийся заговорить, никак не мог подобрать выражения помягче.
– Еще слишком рано… – начал он и умолк.
Коммерсанту, впрочем, ответы не требовались.
– Дело за ветром, – с нетерпением проговорил он. – Ветра все нет!
Коренастая лошадка заставляла его кружиться вокруг своей оси, и мистер Боннер получал обзор на все триста шестьдесят градусов.
– Говорят, часа в три погода переменится, – добавил Пэлфримен, хотя это было совершенно излишне.
– Переменится? Ах да, ветер, – вспомнил коммерсант. – Горячий и сухой ветер с юга обычно поднимается около трех часов пополудни.
И он принялся пожимать плечами, словно ему жал отлично пошитый сюртук или на него напал какой-нибудь физический недуг вроде ревматизма.
– Кстати, где Фосс? – спросил он, оглядываясь по сторонам без особого желания увидеть немца.
– Мистер Фосс в трюме. – Хотя Пэлфримен и не собирался выказывать вероломство, он улыбнулся. – Приглядывает, чтобы приборы разместили надлежащим образом.
– Вот она, битва между немецкой аккуратностью и немецким мистицизмом! – захохотал лейтенант Рэдклиф с добродушным бессердечием. – Интересно, что победит?
Собственные битвы лейтенанта еще не выветрились у него из памяти, хотя в тот момент он и не помнил про беседу с Лорой Тревельян на званом обеде. Ему случалось забывать причины своих страданий и в то же время продолжать мучиться. Он походил на спящего человека, который сперва ударит донимающего его комара, а после вернется к своему куда более убедительному сну; комар же знай себе звенит. Если для Тома Рэдклифа таким комаром была Лора, то, по разумению спящего, Фосс был жгучей болью от укуса.
