Нарушить слово мальчику помешали дальнейшие события.
В лагерь пришли черные: сперва между деревьями зазвучали робкие голоса, потом появились и их обладатели.
– Вы только поглядите на этих грязных поганцев! – вскричал Ральф Ангус, чьи физические и внешние данные не позволяли ему считать за людей никого, кроме себя любимого.
– Мы еще не научились их понимать, – заметил Лемезурье.
Со временем сомнения и открытия молодого человека вполне могли вывести его на путь к мудрости.
– Фрэнк, ты явно не в себе! – воскликнул Ангус со смехом.
Ему не терпелось выгнать жалких похитителей скота из лагеря.
Черные наблюдали. Иным из них сосредоточенная неподвижность придавала благородства, на истощенных лицах застыло ожидание. Кое-кто, особенно старики, выглядели так, словно вывалялись в пыли – у них была пыльная, серо-черная кожа как у ящериц. У нескольких женщин волосы на голове были выжжены. На других частях тела, кои принято укрывать, женщины не имели волос вовсе – их они выщипывали. Как ни странно, эта порочная невинность подчеркивала скромность тех, кто подвергся такой процедуре. Скрывать им было решительно нечего.
Само собой, Тернер разразился безудержным хохотом и завопил:
– Ну что, мистер Лемезурье, потягаемся? – Не дождавшись ответа, он прибавил: – Или вам девки не по вкусу?
В довершение ко всему он взял сковородку, которую прихватил еще прошлой ночью, и вручил ее туземцу повнушительнее.
– Ты продать жена! – потребовал он. – Я купить. Только красивую. Горелую мне не надо!
Всем стало противно от выходки Тернера и от присутствия черных, которые так его раззадорили.
Сами черные тоже испытали отвращение к его недвусмысленным жестам. Мужчины зашипели, сковородка полетела в сторону.
Услышав шум потасовки, проклятия Тернера и абракадабру аборигенов, немец вышел из своей палатки и мигом вник в ситуацию.
– Тернер, – сказал он, – вам следует искупать ошибки прошлой жизни, а не совершать новые. Вы чрезвычайно меня обяжете, если не будете приставать к этим людям, ведь они мои гости.
Раздавшееся было хихиканье смолкло. Так часто случалось в присутствии Фосса. Его принципиальность сразу выступала на передний план и воспринималась как должное.
Он подошел к чернокожему, который отверг предложение Тернера, протянул ему руку и чопорно проговорил:
– Вот моя рука в знак дружбы.
Сперва черный заколебался, потом взял руку, словно какой-нибудь неодушевленный предмет для натурального обмена, повертел, изучил кожу, узор вен и линии судьбы на ладони. Очевидно, он не знал, что с ней делать.
