– В общем и целом, – заметил Фосс, – необходимо уметь общаться и без знания языка.
Мужчины переглянулись и нахально рассмеялись друг над другом – лица их перекосились, глаза сощурились. Каждый считал, что именно он взял верх.
Не успели они совладать с собой, как из-за угла дома вышли двое аборигенов. Их босые ступни шлепали по земле тихо, но уверенно, и немец сразу понял: так они заявляют свое право собственности.
– Ну что же, раз они удостоили нас своим присутствием… – начал Бойл, который вовсе не обладал таким уж скверным характером; если он и повышал голос до рева, то лишь потому, что обращался к местным и хотел добиться полного понимания. – Ты, Дугалд, и ты, Джеки! Я говорить, что мистер Фосс идти далеко-далеко, – он махнул рукой в сторону запада, – искать новый страна, делать хорошо всем нам, черным и белым парням. Ты держаться мистер Фосс, слышишь? Держаться до последнего, старый плут!
Бойл засмеялся и произнес несколько фраз на языке аборигенов, с сильным английским акцентом, причем оба черных внимали с той же вежливостью, с какой выслушивали любые его указания.
Старший туземец держался весьма серьезно и церемонно. Одет он был в старый пыльный фрак, у которого отсутствовала одна фалда. Черную кожу, с годами превратившуюся в сетку четких серых морщин, почти ничего не сковывало, за исключением повязки из обработанной коры в соответствующем месте. Похожая повязка слегка прикрывала и его юного собрата, Джеки; в остальном же последний был совершенно наг, обладал лоснящейся кожей и сплюснутыми чертами лица. Он робел, словно девушка, отводил взгляд и в то же время впитывал малейшую подробность, слушал всей кожей и дрожал от волнения. Обращаться к юноше напрямую не представлялось возможным: за него всегда говорил Дугалд.
При других обстоятельствах Фосс с удовольствием побеседовал бы с этими созданиями. Оставшись с ними наедине, он стал бы общаться при помощи жестов и молчания, ведь постижению подлежит даже пыль, а зарубки на «палочке гонца» после нескольких часов вдумчивого изучения можно преобразовать в послание. Однако в присутствии Брендана Бойла немец был жертвой своего европейского или общечеловеческого наследия. Он спустился по шатким ступенькам, подошел к старику привычной решительной походкой и сказал:
– Это для Дугалд.
Немец протянул ему медную пуговицу от военного мундира, случайно завалявшуюся в кармане.
Старик замер, держа подношение обеими руками, словно отчасти постиг мистицизм белого человека. Он вполне мог быть разумной палкой, зола на которой уже успела остыть после очищения огнем, – таким деревянным казалось его старое, обожженное тело, присыпанное серой, сыпучей золой. В глазах его клубилась то ли память о древних мифах, то ли просто дым.
