Падение Икара | страница 85



* * *

Никий проснулся на другой день поздно. Евфимия уложила его спать в хижине, сказав, что ей надо все время видеть его своими глазами, а иначе ей так и будет казаться, что он свалился в пропасть или погиб в волчьей пасти. В хижине сидел и писал что-то Критогнат. Келтил бодро подскакал к кровати, держа на весу забинтованную лапу.

— Дядя Крит! Ты один?

— Если не считать тебя и Келтила, то один.

— Утис велел передать тебе привет.

— Угу! — без всякого удивления.

— Овцы ведь были у него.

— Угу! — совершенно равнодушно.

— И он велел сказать, что он все помнит, и, если тебе будет нужно, ты только позови его: он поможет. Я знаю, где его искать.

— Угу! — так же равнодушно.

— Дядя Крит! А кто он такой?

— Слушай, мальчик, Келтил вон лезет к тебе на кровать — радуется. Погляди, как улыбается Евфимия, — принесла тебе молоко. И я радуюсь, глядя на них… Не на тебя, дрянной мальчишка! Был бы я дома, сидели бы вы с Павлом на месте и шагу бы с пастбища не сделали! Тоже нашлись богатыри… пара щенят! Так вот все радуются! А когда я думаю об этом человеке, мне кажется, что солнце отвернулось от земли и стоит такая тьма, такая непроглядная тьма… Дорогу найдет только Келтил своим собачьим носом! Давай до другого раза, Никий.

О чем рассказал Никто

Никто (его настоящее имя было Секунд Мерула) сам рассказал свою историю Никию, который стал частым гостем в его пещерке. Критогнат как-то спросил мальчика, помнит ли он дорогу туда, где он нашел овец. Никий, конечно, помнил.

— А ты ее никому не показывал?

Конечно, нет: он умеет хранить тайну.

— Так слушай! Трижды в месяц ты будешь ходить туда с мешком всякой еды. Аристею сейчас некогда, а я уже стар карабкаться по такой стремнине. Сегодня и ступай. Только Келтила не бери: он у тебя сам знаешь, какой звонкоголосый… вроде сирен[94], которых заслушался Одиссей. А не надо, чтобы слышали лай в овраге. Иди к Евфимии, скажи ей, куда идешь. Она знает и даст тебе все, что нужно…

Однажды, не застав хозяина, Никий выложил все содержимое сумки и, присев передохнуть на кучу сухих листьев, принялся вырезать вола. Он так углубился в это занятие, что заметил Мерулу только тогда, когда тот опустился рядом с ним.

— Хорошо режешь, Никий! — сказал он, повертев в руках деревянную фигурку. — Крепкая скотина! Пахать на таком да пахать!

— Это Умница. У дедушки в Вязах жил. Убили…

Никий тяжело вздохнул, и Мерула ответил ему вздохом.

Оба помолчали.

Заговорил Мерула, и звук его голоса, хриплого, обрывающегося, похожего на стон, долго звучал в ушах Никия.