Падение Икара | страница 57



— Мне десять лет.

— А ему семь месяцев: вы как раз под стать друг другу. — И старик шутливо потрепал мальчика за воротник и щенка за шиворот.

Что случилось в дороге

Самое трудное время наступало для пастухов тогда, когда нужно было перегонять стада с зимних пастбищ на летние и обратно. Приходилось перемерить из конца в конец чуть ли не всю Италию, от знойных равнин Апулии или Калабрии до Самния и сабинской земли, где животные проводили весну и лето на горных пастбищах. Чего только не случалось в дороге! И стычки с разбойниками, которые норовили отбить хоть десяток-другой овец, и встречи с волчьими стаями, особенно страшными по весне, когда отощавшие звери, подгоняемые голодом, подбирались поближе к овцам и, притаившись в траве или залегши где-нибудь в овраге, терпеливо поджидали минуты, когда удастся ворваться в стадо и, пользуясь общим переполохом, унести добычу. И хуже, хуже всех волков и разбойников были сторожа при заставах.

Огромные овечьи отары паслись обычно на пастбищах, принадлежавших государству. Владелец стада обязан был уплатить государству за выпас с каждой головы определенную сумму, но в Риме сбор всех налогов отдавался компаниям откупщиков, так называемых публиканов, сразу вносивших в казну ту сумму, которую на основании расчетов и данных прежних лет государство надеялось получить со своих пастбищ и в этом году.

Уплаченную сумму публиканы, с некоторой надбавкой разумеется, должны были собрать со скотоводов: каждый хозяин объявлял им, сколько у него имеется в стаде голов, и вносил за них причитающийся налог.

Проверку его показаний (если овец в стаде оказывалось больше, хозяин платил штраф) и производили на заставах, расположенных по дорогам, которыми шли овцы, поставленные от компании сторожа. Люди эти не упускали обычно случая кое-что добавить к своему законному жалованью.

Способ для этого был один, и притом безошибочный: надо было задержать стадо у заставы и не пропускать его, пока пастухи не согласятся дать требуемую взятку. А пастухам приходилось торопиться: харчей для себя и корма для овец, который им давали вдобавок к траве, перехватываемой кое-как на обочинах дороги, брали на определенное число дней, и всякая задержка грозила почти голодом. Над причинами задержки сторожа голову не ломали. Пастухи прекрасно понимали, что дело вовсе не в том, нарушен закон или соблюден, а в том, что сторожам хочется получить взятку. И сторожа знали, что пастухи это понимают. Надо было только договориться о размерах этой взятки. Начиналась торговля: сторожа клялись, что в стаде ими обнаружено по крайней мере двадцать лишних овец, а старший пастух соглашался заплатить только за трех. Спор разгорался, старший пастух настаивал на своем, сторожа — на своем, люди надсаживались от крика, наседали друг на друга, грозили, ругались, а тем временем овцы, обгрызши до самой земли кое-какие кустики травы, оставленные прошедшим ранее стадом, поднимали такой голодный рев, собаки приходили в такое неистовство, что люди, уставшие от бесплодного топтанья на месте, не помня себя начинали уже хвататься за ножи и дубины, готовясь разнести всю заставу и помять сборщиков. Тут и старший пастух, среди многочисленных обязанностей которого одной из главных было никогда не терять головы, и сторожа видели, что пришло время для взаимных уступок: одна сторона предлагала поднять число лишних овец с трех до шести, другая великодушно соглашалась; старший пастух вынимал деньги; тяжелый шлагбаум поднимался, стадо трогалось в путь, и вскоре, остановившись на привал, люди уже со смехом вспоминали все подробности недавней сцены.