Падение Икара | страница 49

Тит быстро шагал, сворачивал из улицы в улицу, кидаясь навстречу или бегом догоняя всякого мальчишку, фигура которого хоть чем-то напоминала Никия. Никий пропал, ушел с раннего утра, а Тит и не заметил его ухода. Еще не совсем рассвело, когда его разбудил робкий стук в дверь мастерской: молодой раб, не сдерживая слез, передал ему кошелек с деньгами и письмо от своего хозяина, богатого отпущенника Евтиха, на днях похоронившего жену. Вдовец посылал Титу большую глыбу мрамора и просил его сделать памятник «супруге, за всю совместную жизнь огорчившую меня только раз — своей смертью; делай, какой знаешь, только хотелось бы, чтобы он похож был на те, что стоят на афинском кладбище: она еще так недавно говорила о нем». Мрамор привезли на широкой телеге две пары волов. Телега не входила в ворота. Пришлось скатить глыбу на тротуар и уже потом, с помощью рычагов и быстро слаженного катка, втащить во двор. Тит распоряжался, кричал, показывал, работал сам вместе с рабами. На все это ушло довольно много времени. И, когда глыба легла наконец там, где ей полагалось лежать, и все ушли, Тит присел на камень и горько задумался.

Он хорошо знал умершую; раб недаром плакал по своей хозяйке. Тит вырезал из дерева и кости игрушки ее маленькой внучке; так они и познакомились. Игрушки обычно относил Никий, и Елпида никогда не отпускала мальчика, не накормив его и не дав ему с собой корзиночку с хлебом, мясом или рыбой. «И никогда не показала виду, что знает, как нам трудно. Она просила мальчика не обижать ее, не отказываться от подарка». Как живая стояла перед Титом тихая, кроткая, уже немолодая женщина. Он часто беседовал с ней. Она не любила Рима и так мечтала побывать на родине! В последний раз, совсем еще недавно, говоря об Афинах, она вспомнила вдруг афинское кладбище и так подробно описывала надгробья, которые там стоят. «Я не знал о ее смерти; Евтиху в голову не пришло позвать мастерового на похороны. Она была матерью рабам… да и всем, кому была нужда. Как она умела справляться с Евтихом! Теперь он разойдется. Бедные рабы!» Тит вскочил и набросился на мрамор, словно это была стена, ревниво скрывавшая за собой дорогой облик. Наконец настоящая работа! Он работал ожесточенно, самозабвенно, откалывая кусок за куском; рубил, сверлил, пилил, пока наконец не стали проступать еще неясные очертания милого, кроткого лица. Еще один удар, еще резцом — и вот ее обычная ласковая улыбка. Еще поработать над глазами, Но руки уже не держали резца. Уже вечерело. Тит кинулся в мастерскую и взбежал на настил, браня себя за то, что забыл за работой о Никии: «Хорош я! Не подумал о ребенке, не дал денег!» Мальчика не было. На столике лежали хлебец и горсточка маслин — обычный завтрак обоих. Никий, как всегда, заботливо приготовил его, но сам к нему не притронулся. Где он? Старуха соседка видела, как мальчик куда-то побежал, как раз когда Тит и возчики перетаскивали глыбу. У Тита захолонуло сердце. Зевс-спаситель! Куда же он делся? И что с ним стряслось? И, забыв об усталости, в тоске и тревоге Тит кинулся на поиски, с отчаянием сознавая в глубине души всю их бесполезность. Быстро свернув из одного переулка в другой, он наткнулся на кучку людей, в центре которой стоял, неистово размахивая руками и захлебываясь стремительным потоком собственных слов, какой-то подвыпивший центурион. Тит сразу же узнал того солдата, которого он избил по дороге в Помпеи. «За какие заслуги получил он центуриона?» — мелькнуло у него в голове. Центурион тоже узнал его и с громким криком: «Вот кто был правой рукой Мария!» — кинулся на Тита. Тит оттолкнул его так, что центурион покатился по мостовой, но на крик его из соседнего кабачка уже выскочило несколько солдат. Подбежали какие-то люди, судя по одежде — рабы или бедные ремесленники.