— Чего он мне только не плел! Преимущественно о том, что философ должен стойко переносить человеческую неблагодарность, но сердце у него все-таки болит; все пастухи у него были свободные — он их сразу же освободил: рабство ведь противно природе, — а этот старший пастух… Критогнат, да?.. Рос вместе с ним, как брат. И вот они подняли настоящее восстание; перебили целую когорту[115], соединились с разбойниками и куда-то исчезли. Исчезли так же и все овцы — как, это мне непонятно, но что именно это исчезновение ударило прямо в сердце моего философа, это я понял, ясно понял. О Никии он даже не слышал. Это жаль! Хорошо было бы, если бы он его поймал, как своего раба… Не прыгай, Тит! От слова ничего не станется! Показал бы я этому философу! Вся философия мигом бы из головы вылетела… Нет, надо действовать по-другому: пошлем Геласима.
Геласим пропадал целые сутки, но и он не принес ничего нового. Да, было сражение на пастбище, убито много людей; мальчик жив и ушел неизвестно куда. Гость и хозяин молча выслушали этот отчет. Катилина ушел с толпой друзей на форум, пообещав найти людей, которых он разошлет на поиски Никия. Тит проводил его с чувством глубокого отчаяния: он уже ничего не ожидал, ни на что не надеялся; силы его подошли к концу. С трудом, волоча ноги, добрался он до своей спальни и лег.
— Тит! — раздался над ним голос Геласима.
И оттого, что раб обратился к нему, называя его, вопреки всякому этикету, просто по имени, и оттого, что в голосе старика звучала какая-то особая теплота, сердце Тита неистово забилось надеждой, страхом, ожиданием.
— Тит, — повторил Геласим, — будь совершенно спокоен: Никий жив и здоров. Сейчас я скажу, куда тебе пойти, все о нем разузнаешь. Я не хотел говорить при Луции. Я его люблю, ты от него увидишь только доброе, но его приятели!.. А он может сболтнуть при ком не надо. Неосмотрителен! Ты знаешь Горшечную улицу? Третий дом от угла — столярная мастерская. Там работает человек, который Децима Геллия не знает, — старик широко, дружелюбно усмехнулся, — но хорошо знает Тита Фисания… и ты его знаешь. Он и работает и живет один. Он тебя ждет, я его предупредил. Он расскажет тебе обо всем лучше, чем я.
* * *
Горшечная улица, узенькая, кривая, пырявшая то в одну сторону, то в другую, была застроена неровным рядом домов, преимущественно трехэтажных, которые то отступали куда-то вглубь от узенького тротуарчика, похожего на тропинку, то высовывались чуть ли не до середины мостовой. Когда Тит подошел к столярной мастерской, хозяин ее, невысокий, уже немолодой человек, закидал его вопросами, не давая ему произнести ни слова:
