И туфля, летящая через сцену.
Олег с его пристальным, хищным взглядом, замерший с мобильником Мишки в ладони: «Имеет значение не только то, чем бьешь, а как и куда…»
Женщина-экскурсовод в Успенском соборе, под тяжелыми сводами, под взглядами святых и ангелов: «Сила может рождаться только в определенных местах, как и умирать, кстати, тоже. Правильное, истинное действие возможно только в конкретной точке пространства, в другой оно не будет значить ничего…»
Вот и ответ, почему у Мишки ничего не выходило и не могло выйти в Большом театре.
Золотые часы наделили ценностью и могуществом здесь, на вершине небоскреба, и лишь тут их можно лишить всего этого. Да и еще «удар» банальностью нужно нанести вполне определенным предметом… если царь на сцене орудовал посохом, а Мари из балета туфлей для танцев, то здесь придется пустить в ход ключ.
Но как до того добраться?
Стоит ему дернуться, и навалятся лохматый с плечистым, а любого из них хватит, чтобы скрутить в бараний рог крепкого взрослого мужчину, не говоря уже о двенадцатилетнем мальчишке!
Из памяти всплыл заснеженный парк, уходящая в заросли лыжня…
Там Олег с друзьями учили его «рывку», тому, как двигаться быстрее желания, и не только собственного, но и чужого.
– Что такое? – Босс замер, похоже, он прочитал что-то на лице Мишки.
Но как, как повторить проделанное тогда с рюкзаком?
Надо вспомнить то ощущение, когда ты словно выскакиваешь из собственного тела, не только из тела, а из разума тоже.
– Я… – произнес за спиной лохматый, и время точно остановилось.
Мишка прыгнул вперед, увидел, как задрожали сжатые на ключе белые пальцы Босса. Услышал сдавленный удивленный кашель, и одним движением выхватил часы из ладоней хозяина небоскреба.
Краем глаза уловил, как двинулись с места Охотники – они соображались и шевелились куда быстрее обычных людей, но даже этого оказалось сейчас недостаточно! Он вцепился в скользкий и гладкий, будто из стекла вырезанный ключ, и с усилием повернул его против часовой стрелки – почему, сам не понимал, знал только, что так надо.
Кабинет наполнился царапающим уши скрежетом, задребезжали оконные стекла.
Внутри золотого «яйца» что-то завибрировало, ключ едва не вырвало из пальцев, и он принялся крутиться в скважине. Глаза Босса выпучились, полыхнули отчаянием, а в следующую минуту лишились всякого выражения, и он рухнул на стол лицом вперед, протяжно хрустнули очки.
Слишком много вложил этот человек в дорогие старинные часы – сил, надежд, времени, желаний; и теперь, когда они разрушались, он лишился значительной части того, что называется душой.
