– Но что же мне делать? – спросил Мишка, чувствуя, что, несмотря на долгие разговоры, ничего толком не узнал и только еще больше запутался: живая Москва, которую надо защищать, и участь эта выпала почему-то ему, вовсе жителю Заволжья, далекого и такого маленького рядом со столицей. – Как все это связано с той штукой, ну той, что я нашел?
– О ней здесь лучше не говорить, опасно, могут заметить, – вмешалась в разговор Алиса. – Дед тебя в укромное место отведет…
Она закончила возиться с Кучкой, забинтовала ему переднюю лапу, в двух местах выстригла шерсть на боку, смазала коричневой мазью обнажившуюся кожу, и сейчас пес, тяжело дыша, лежал на полу.
– Истинно так, отведу. – Алексей Федорович поднялся. – Бери свою одежу.
Мишка отправился обратно в прихожую, снял с вешалки куртку, ощущая тяжесть спрятанного в кармане золотого «яйца», слыша негромкое, но уверенное тиканье, похожее на стук маленького сердца.
Хозяин повел его вглубь квартиры, по длинному коридору, не зажигая света.
Они миновали две двери и остановились у следующей, большой, под потолок, с круглой тяжелой ручкой.
– Нам сюда, – сказал Алексей Федорович, поворачивая ее.
Дверь открылась бесшумно, стал виден огромный, даже по меркам этой квартиры зал, дальний конец которого терялся в полумраке, через высокие узкие окна падал свет фонарей, а на стенах висели картины.
Насколько Мишка мог видеть, сплошь портреты надменных вельмож в париках и полных дам в старинных платьях.
– Тут не очень благочинно, – бормотал Алексей Федорович, шагая дальше.
Пол был выложен паркетом, его плашки негромко поскрипывали, нос щекотал тот запах, какой всегда бывает в музеях, – немножко пыли, чуточку нежилых помещений, и почти неуловимый аромат древности, тех вещей, что существуют веками и давно пахнут по-своему.
– Ну вот, здесь вельми приятно, – сказал Алексей Федорович, когда они прошли в следующий, меньший зал.
Тут в окно тоже светил фонарь, и по стене точно черные мухи метались тени снежинок. Картин было совсем немного, одну Мишка знал, на ней безумный царь Иван Грозный обнимал умирающего сына с разбитой головой, на другой красовалась куча черепов с сидящим на ней вороном, на третьей по реке плыла ладья, над бортом торчали шлемы, ветер надувал красно-желтые паруса.
– Доставай, отрок. – Мальчик не сразу понял, что обращаются к нему.
А когда сообразил, засуетился, поспешно извлек из кармана находку.
Блеснули стрелки на черных циферблатах, в стороны, как показалось, брызнули золотые искры. Алексей Федорович принял часы в ладони осторожно, покачал, точно взвешивая, слегка прищурился.
