— Сейчас я расскажу тебе, что я сделал: устроился на опушке леса и выбрал березу, которую ты здесь видишь. Конечно, я мог бы выбрать целую группу деревьев. Но нет, меня заинтересовала именно эта береза, только она одна. Как-нибудь я займусь и другими деревьями. Для художника здесь работы вдоволь. Горы для живописи — неисчерпаемый источник сюжетов. А представляешь себе, что тут будет, когда все они покроются снегом! Снег на деревьях! В этих местах даже туман радует глаз… — Его голос задрожал. Он пожал плечами. — Впрочем, не знаю, буду ли я еще здесь, когда выпадет снег.
— Вы собираетесь скоро уехать? — робко спросил я.
Он еще раз пожал плечами.
— Еще не знаю, мой мальчик, точно не знаю. Это будет зависеть от многих обстоятельств.
Теперь он совсем впился взглядом в мое лицо.
— Скажи-ка мне, Жан, я не ошибаюсь, что твой дядя, господин Валетт, не очень любит немцев?
— Конечно, не очень…
— Немцы… Собственно говоря, не следует называть их немцами. Нехорошо говорить про них «немцы».
Я посмотрел на него с недоумением, а он поспешно заговорил:
— Понимаешь, ведь Гёте был немцем, и Бетховен был немцем. А Эйнштейн? Ты что-нибудь слышал об Эйнштейне? А Томас Манн! Ты знаешь, кто это? Ах, не знаешь? Это писатель… Не нужно говорить «немцы»… Можно называть их гитлеровцами, нацистами, как угодно, но только не немцами…
— Можно фрицами, а еще зелеными бобами, — смеясь, вставил я.
— Если хочешь… А теперь назови мне какое-нибудь произведение Гёте.
— «Вертер».
— Очень хорошо.
По правде говоря, в то время «Вертер» было для меня всего лишь имя. И оно прежде всего напомнило мне об отце. Я снова увидел, как во время бритья он напевает арию:
О, не буди меня
Дыханием весны…
Видимо, какая-то грусть промелькнула на моем лице. Господин Бенжамен заметил это и с беспокойством взглянул на меня.
— Мой отец любил петь арии из «Вертера», — пробормотал я.
— Понимаю. Ты знаешь о «Вертере» по опере Масснэ. Ты еще не читал Гёте. Но это еще впереди.
Он встал, забавно утопая в своем широком плаще, и положил мне руку на плечо.
— Ты, кажется, славный малый. Я буду учить тебя рисовать. Конечно, если ты этого захочешь и если…
Он снова замолчал, достал из кармана трубку и долго разглядывал почерневший нагар.
— Что я хотел у тебя спросить? Ах да, вспомнил! Вы слушаете по вечерам радио?
— Да, почти каждый вечер.
— Мой приемник испортился, а у квартирной хозяйки приемника нет. У длинного Фредо тоже нет. Я мог бы иногда заходить к вам… Надо будет мне поговорить с господином Валеттом.
