После, когда она, Мэй, вспоминала об этом приключении, она начала понимать, как люди начинают сочинять сказки. Этот луг, по которому она бежала, был словно из резины, и он растягивался по желанию.
Не видать было ни деревьев, ни строений. Сперва она и отец держались близко друг к другу и все бежали и бежали в пустоту, в стену мрака.
Затем она его потеряла из виду, как будто мгла его поглотила.
Какой рев голосов вокруг! Где то вдалеке от нее деревья перекликались. Даже былинки, казалось, и те беседовали между собою возбужденным шепотом, понимаешь!
Как это было страшно! Изредка Мэй слышала голос отца. Он сыпал проклятиями.
– Будь он проклят! – не переставал он повторять.
Затем она услышала другой, страшный голос – наверное, голос негра, замышлявшего убийство. Она не могла расслышать его слов. Он что-то выкрикивал на странном, непонятном жаргоне.
Она остановилась; у нее не было больше сил бежать, и она опустилась на землю на краю ямы, наполненной водой.
Волосы рассыпались по ее лицу.
Нет, она не боялась.
То, что тут происходило, было слишком велико, чтобы этого бояться. Совершенно так же, – пояснила Мэй, – как былинка не может бояться восходящего солнца. И Мэй себя так и чувствовала, былинкой, такой крохотной, понимаешь ли, – песчинкой в бесконечной мгле – ничем.
Как она промокла! Ее сорочка прилипла к телу. Голоса вокруг нее не замолкали, а буря бушевала по-прежнему. Она сидела, опустив ноги в яму, и ей казалось, что какие-то предметы так и носятся мимо нее, – темные фигуры бегали, крича, бормоча, изрыгая проклятья.
Она нисколько не сомневалась, когда позднее все обдумала, что ее отец и огромный негр раз двадцать пробежали мимо нее, – так близко, что она могла бы прикоснуться к ним, протянув руку вперед.
Сколько времени просидела она там во мраке?
Этого не знала ни она, ни ее отец. Последний никак не мог потом определить, сколько времени он гонялся за кем-то, пытаясь достать его топором. Однажды он натолкнулся на дерево. Он отскочил и вонзил топор в дерево.
– Когда-нибудь днем я покажу тебе зияющую рану, которую отец нанес дереву.
Он так глубоко вонзил топор, что лишь с большим трудом вытащил его оттуда и, несмотря на свое возбуждение, он расхохотался, поняв, какого глупца разыграл из себя.
А она, Мэй, продолжала сидеть, опустив ноги в маленький пруд, положив голову на руки, пытаясь думать, стараясь понять хотя бы одно слово в невообразимом хаосе звуков. О чем она думала? Этого она не знает.
