Можно даже покемарить…
В глубине бухты заверещала сирена – рейсовый паром на Северную сторону привычным своим гудком сообщал окружающим об окончании погрузки. Местные по этому ревунку время сверяют, так как паром ходит каждые полчаса – по «нулям» и «половинам». Значит, сейчас… о, еще только семь утра! Во я дал с «ефрейторским зазором»! Не помелочился.
И… кстати, а какой такой на хрен гастроном в семь утра?
Я подскочил на лавочке, зацепив ненароком гитару. Жалобно звякнули струны.
А и действительно!
Круглосуточных супермаркетов в этом времени бытия еще не придумали, а советские предприятия общественной торговли открываются в лучшем случае в восемь. И куда, позвольте-ка мне узнать, направился странный пират? И ведь торопился как! Чуть фрегат свой не ушатал. Во всяком случае, факт остается фактом – про гастроном он мне явно наврал.
А соврамши однажды…
Как-то само собой и между делом плавно накатило давно забытое ощущение болезненной тревоги. Состояние тотального недоверия ко всему сущему. Можно сказать, эффект профессиональной деформации после моего прежнего общения с волкодавами из КГБ. И… какой же противный запах! И подозрительный к тому же.
Я шагнул к короткому трапу в центре ботика и, присев на корточки, заглянул в сумрак трюмного помещения. Оттуда несет, к гадалке не ходи. Какой же бардак на судне у этого горе-капитана! И правда, сатанинская посудина, как и ее хозяин. Хлама навалено – ноги переломать можно. И в этот смрад, честно говоря, что-то и не особо хочется лезть.
Катер ощутимо качнуло на волне – это мимо нас степенно прошлепал тяжелый паром на Северную сторону. Ему-то четыре балла как слону дробинка. А нас подбросило так, что я, не удержавшись на грязной палубе, скользнул по поручням трапа в вонючую темноту – независимо от собственных желаний и предпочтений. Да еще и пребольно стукнулся коленкой о какую-то железку по пути, не разглядел в темноте обо что.
Зато сгоряча кое-что разнюхал.
Точнее, идентифицировал запах почти наверняка.
Мне теперь до боли жутким показалось это тухлое амбре. Потому что здесь, внизу, от гнилой рыбы у него мало что оставалось. Оно больше походило на… мертвечину! Как в неухоженных заштатных моргах где-то примерно в середине 90-х, довелось, знаете ли, побывать – сладковатый, пронзительно-тревожный запах разложения человеческой плоти. Дух смерти и скорби.
Стало по-настоящему жутко.
Невольно я качнулся назад и с новой точки вдруг неожиданно для самого себя увидел в дальнем углу то ли трюма, то ли каюты… сбившиеся в колтун черные женские волосы на полу. Прямо под небрежно наброшенной сверху скомканной брезентухой. Виднелся даже похожий на водоросли мусор, запутавшийся в этих волосах, а в куче тряпья рядом с ними вдруг отчетливо стали угадываться контуры человеческой фигуры – вот тут рука, скорей всего, а там… что это белеет? Голое колено?!
