— Похожа.
— Я провел полдня, обдумывая идею с Торвельдом. Сделка завершится сегодня. Ты будешь сопровождать меня на развлечениях. Это привычка моего дяди — вести дела в непринужденной обстановке, — сказал Лорен.
— Но… — Начал Дэмиен.
— Но? — Холодно.
Дэмиен пересмотрел такой конкретный подход.
Он заново обдумал информацию, которую только что получил. Пересмотрел ее. И еще раз обдумал.
— Что изменило твое решение? — Аккуратно спросил Дэмиен.
Лорен не ответил ему, просто посмотрел на него с враждебностью.
— Говори только если тебя о чем-то спросят. Не возражай ничему, что говорю я. Таковы правила. Нарушь их, и я с удовольствием брошу твоих сородичей гнить, — и добавил: — Принеси цепь.
Набалдашник, к которому была прикреплена цепь, весил, как чистое золото. Хрупкая цепь была целой; либо ее починили, либо заменили. Дэмиен медленно ее поднял.
— Не уверен, что верю хоть чему-то, что ты сейчас рассказал мне, — произнес Дэмиен.
— У тебя есть выбор?
— Нет.
Лорен завязал воротник рубашки и картина, которую он собой являл, была безукоризненна.
— Что ж, надевай, — сказал он с ноткой нетерпения.
Он имел в виду цепь.
Торвельд из Патраса был во дворце, чтобы заключить торговое соглашение. Это было правдой. Дэмиен слышал эти новости из нескольких источников. Он помнил, как Ваннес обсуждала Патрасскую делегацию несколько ночей назад, в садах. Патрасская культура похожа на Акиэлосскую; это тоже правда. Возможно, отсюда следовало и остальное. Если бы партия рабов была выставлена в качестве предложения, Торвельд бы торговался за них, зная их ценность. Это могло бы быть правдой.
Возможно. Может быть. Могло бы.
В сердце Лорена не произошло никаких изменений, как не появилось и теплых чувств. Его стена презрения по-прежнему была на месте, даже еще более явная, чем обычно, словно этот акт добросердечности выводил всю его неприязнь на поверхность. Дэмиен обнаружил, что необходимость победы Лорена в его деле отдавала отрезвляющим осознанием того, что он отдал судьбу других в руки непостоянному и злому человеку, которому он не доверял и действия которого не мог ни предсказать, ни понять.
Дэмиен не почувствовал прилива теплых чувств к Лорену. Он не склонялся к вере, что боль, причинная одной рукой, может быть искуплена заботой второй, даже если это и было так. Он не был наивен настолько, чтобы полагать, что Лорен действовал из своих альтруистических побуждений. Лорен делал это по какой-то неуловимой причине для собственной выгоды.
