– Сколько сегодня человек посещает храм?
– Изначально, когда церковная жизнь в Мадриде еще только создавалась, старались строить ее таким образом, чтобы наш храм, несмотря на то, что он принадлежит к Русской православной церкви Московского патриархата, не был исключительно русским. В воскресенье у нас собирается около 200 человек. Примерно половина украинцы, четверть – русские, и еще четверть – молдаване, грузины, армяне. Есть испанцы и даже два американца.
Церковная община должна быть таковой, чтобы человек мог найти в ней место независимо от того, из какой он страны, на каком языке говорит. Сама природа церкви наднациональна.
– Храм этот был открыт в прошлом году…
– Да. До того храм больше 10 лет был вынужден снимать разные совершенно не предназначенные для этого помещения. Около семи лет мы провели в помещении бывшей мебельной мастерской. До того три года приход арендовал помещение, в котором раньше находился переговорный пункт и фруктовый магазин. И сегодня, несмотря на то что в Испании более 10 приходов, РПЦ почти ничего не принадлежит. Ни у одного прихода, кроме нашего храма в Мадриде, нет своего дома. Все общины вынуждены или снимать какие-то помещения, или зависят от гостеприимства католической церкви, которая предоставляет свои храмы в пользование.
Рефлексирующие иммигранты
– Как вы думаете, может наги соотечественник, долго живя за границей, оставаться при этом русским человеком?
– Это очень серьезный и глубокий вопрос. Я не думаю, что само пребывание человека в другом культурном пространстве делает его менее русским. Если мы посмотрим на русскую эмиграцию XX века, особенно после революции 1917-го, думаю, можно найти немало примеров того, как человек, с одной стороны, чувствует себя русским, а с другой – полноценным членом того общества, в котором живет. Если говорить о церковных деятелях, можно привести в пример отца Александра Шмемана, который родился в эмиграции, провел детство и юность во Франции, после войны уехал в США, стал ректором Свято-Владимирской семинарии. Живя всю жизнь за границей, он себя не ощущал ни французом, ни американцем. Он был русским человеком. Он принадлежал к тем, кто сохранял русскую культуру гораздо лучше многих, живших в СССР. Человек просто должен иметь внутренний стержень, понимать, кто он такой, какова его вера, убеждения… Жизнь за границей располагает к тому, чтобы рефлексирующий человек часто задумывался, о том, кто он такой, а это, в свою очередь, помогает ему там тверже стоять на ногах, делать шаги в новой среде, не теряя себя.
