Златкой Василевой. Энтузиаст!.. Половину женщин в Фракии по именам знает. Кстати, у нее есть в те края поручение окружного комитета. Поезжайте непременно, там вы найдете женщину, которая за одно десятилетие перешагнула сразу три общественно-экономические формации!..
* * *
Из поколения в поколение судьба дочери походила на судьбу матери, как одна слеза на другую. Горькая участь была предопределена с рождения. Когда бабка-повитуха сказала Николе Атанасову, что у него родилась дочь, он досадно махнул рукой: «Что ж, одной страдалицей на земле больше».
Сызмала Ганка пошла батрачить.
— Работала от солнца до солнца на богача-чорбаджию. Обращались со мной, как со скотиной, разве только не запрягали!..
О том, чтобы приодеться, нечего было и думать. Летом и зимой, в будни и праздники ходила она в черном сукмане — сарафане из грубого домотканого полотна. Несладкой была девичья жизнь, но она слыла раем в сравнении с замужеством, с женской долей.
Замуж не выдавали, а продавали. Девичьего слова не спрашивали. По сердцу человек, не по сердцу — никому дела нет: сживется — смирится, смирится — слюбится. Отцы за чарками ракии[11] вели торг. Будущий тесть запрашивал побольше выкуп; свекор, цинично разбирая физические достоинства и недостатки невесты, торговался, сбивал цену.
Лучше песни не скажешь. Невеста, после того как ее продали, причитала:
Прощай навеки, родимая мать:
Меня продали чужим людям.
У чужих людей — ни сесть, ни встать,
Поздно ляжешь, рано разбудят.
Чужие люди раз позовут,
А два раза пинка дадут.
Черная доля, женская доля —
Жить в неволе, родить в поле…
Ганке больше посчастливилось, чем ее многим товаркам: она и Георгий любили друг друга. Впрочем, любовь любовью, а в семье свекра царили все те же жестокие домостроевские обычаи. Молодые были бессильны от них отступить. И замужняя доля Ганки складывалась не лучше той, о которой ее прабабки сложили заунывную песню-причитание.
Жили Георгий и Ганка Семовы в темной, глинобитной избушке под соломенными стрехами, гнули в поле спину, не видя света. Нужда ожесточает человека. Георгий чаще всего был угрюмо-молчаливым. Но порою в нем прорывалась нежность. Лаская загрубевшей рукой дочь, он тихим голосом рассказывал, что есть на свете страна — Советская Россия, где все люди имеют землю, все равны и счастливы, счастливы и свободны даже женщины. И его взор смягчался долгой, задумчивой улыбкой.
…В сентябре 1944 года Ганка в первый раз в жизни шла по улицам своего села Сламено в одном ряду с мужем, его товарищами и своими подругами. Георгий крепко держал в руках древко алого знамени, и радостью звучал его голос в хоре революционной песни. Ганка не понимала вначале всего величия совершившихся событий, но душой чувствовала, что произошло что-то непостижимо большое, чего не видели ни ее деды, ни прадеды.
