* * *
Послам повезло: они добрались до Киева в густых сумерках, когда ворота уже были закрыты – и на Святой горе, и на Киевой. Внутрь их, конечно, пустили, но ехать прямо к княгине, как пришлось бы делать среди дня, уже было поздно, поэтому послы отправились каждый к себе домой. Правда, княгиня узнала об их приезде довольно быстро: от ворот послали к ней на двор, где еще сидел воевода Мистина, поэтому Эльга с вечера знала, что завтра ей предстоит принимать послов. С чем они приехали – с ответом на этот вопрос, весьма ее волновавший, предстояло подождать до завтра. Лют лишь передал с отроком для брата, что «все хорошо», сняв с души Эльги тревогу об исходе такого непростого дела. Если бы он к этому прибавил, что «есть важные новости», то княгиня не спала бы ночь от волнения, но об этом Лют просто не подумал. Всего трое убитых оружников и один умерший зимой во Франконовурте от лихорадки – за полугодовой поход это небольшие потери, и для Люта это было самым важным. Случалось, если в Царьграде привязывалась нутряная хворь, так больше покойников за морем оставляли.
– Ты поедешь домой? – спросила Эльга, уверенная, что Мистина хочет поскорее увидеть брата.
Она давно знала, что на самом деле Мистина состоит с Лютом в другой степени родства, и он знал, что она это знает, но они продолжали говорить о нем как о брате, чтобы тайна ненароком не порхнула в лишние уши.
– Нет! – Мистина засмеялся. – Если я сейчас поеду домой, то он полночи будет мне о делах докладывать. Сам не сможет удержаться. Он же будет мне благодарен, если я не приду и оставлю его вдвоем с молодой женой! Будто я не помню, как сам домой из походов возвращался…
Эльга тоже засмеялась: по его взгляду, устремленному на нее, она видела: под «домой» он имеет в виду не Свенельдов двор. К ней, Эльге, он рвался, даже когда приезжал поздней ночью. Даже когда она была женой Ингвара. Или жила в Вышгороде. Зимняя тьма и дальность расстояния не могли остановить Мистину, потому что увидеть Эльгу и означало для него вернуться домой…
* * *
Обещане снился родной дом и отец. Удивительное дело – замужество и Домарь не снились ей никогда, будто эти четыре месяца сами были сном. Сон был какой-то самый простой: будто входит она в избу, а отец сидит у оконца, за щеку держится и жалуется: зубы болят, жевать не могу. А она уже идет к нему с горшочком: вот, говорит, шалфея отвар, надо полоскать, сразу полегчает… И довольная такая, что сумела родному батюшке помочь…
