Отгоревав положенное и сняв траур, вдова пристроилась к кордебалету и гастролировала в провинции, ребенка доверив нянюшке. Пышные бедра свои, ставшие причиной рождения наследника, вполне законно демонстрировала, выкликаема была на сцену и даже раз имела бенефис, но счастия личного вновь не обрела и возвратилась в Королев, когда пришел срок Эдичку в гимназию отдавать.
С нянькой воспитание и образование юный Вырезуб получил весьма хаотическое. Зато мочился в постель и плакал, поскольку деревенская бабища стращала сопливого мальчонку сказками о ходячих мертвецах и вурдалаках, чтобы, наскоро уложив докуку и оставив трястись под одеялом, попивать на ночь чай с баранками и берсеневым вареньем.
Зои Петровна няньку рассчитала и принялась воспитывать сыночка по-своему: холодными обливаниями по методе доктора Жарко, психическим анализом, а еще вскрытием лягушек, от чего мальчишечка натурально взвыл. Однако же поступил в гимназию на казенный кошт и на крепкие тройки учился.
Иного маменька бы не стерпела. Она все надеялась, что Эдичка пойдет по естественной части или хотя бы в офицеры, однако же он, сублимировав, нянькины байки записывать стал и даже в гимназическом журнале пропечатал под псевдонимом Анна Пропасть. С той Анны да девичьей внешности Эдичке беда и пришла. Народ в Королевской гимназии был грубый, прямо сказать, так себе народец. Кто с вьюноши смеялся, кто за кудри союзные дергал, кто записульки кидал, признаваясь бедняге в любви — иногда даже виршами. Совсем заклевали мальчонку.
Но насмешки он бы как-нибудь пережил, мало ли над кем в детстве не издеваются. Однако же дошло до того, что Эдичку гимназические на слабо заманили на кладбище и там заперли в родовом склепе князей Любереченских, что вовсе уж ни в какие ворота не лезло. Прокричали в окошечко, что раз уж однокашник такой храбрый, про покойничков пишет — то пущай и поручкается с этим покойничками. И в склепе мальца оставили.
Далее в подробностях было расписано, как Эдуард Львович кричал, звал на помощь — чем вусмерть перепугал кладбищенского сторожа. А не докричавшись, попытался влезть на гробы, чтобы из окошка выскользнуть. Но только ссадил ладони на трухлявом дереве и штаны порвал, а до окошка подтянуться так и не сумел. Больше орать и по гробам карабкаться Эдичка не стал, а, проявив силу духа поистине редкостную, достал из гимназического ранца свечной огарок, перо, чернильницу-непроливайку и тетрадь в синей коленкоровой обложке и принялся строчить на коленках новый рассказ. Тут все и началось.
