В медленной ночи,
на изломе дней —
синие лучи
полночи черней.
— Это о Птицах, понимаешь? — шепнул мне Боско. — Очень старая песня… Я досадливо повела плечом.
Словно три весла
взмахом над водой —
эти три крыла
над моей бедой —
алое крыло,
белое крыло,
синее крыло
поверху легло…
Вдруг оборвав песню, они встали и пошли, держась за руки, прочь от Башни. И тогда у нас за спиной прозвучал ясный нездешний голос:
— Старые предания въяве бродят по площадям…
Это были Сигрен и Сиверн. Братья подошли к нам, войдя в тень Башни. Плащи их слабо серебрились в темноте.
— Верно, — кивнул им Боско, как старым приятелям. — Вот, еще одно предание возродилось в Ратанге.
Сигрен улыбнулся, а Сиверн, подойдя вплотную к стене, провел ладонью по знакам на камне. И вдруг странный — тихий, тающий звук вырвался из-под его пальцев.
— Скана! — воскликнул он. — Вот оно! «Придут — лик един для троих, и три цвета сольются в одном, и величайшая радость обернется величайшим горем, и серое крыло…»
— Молчи!
Крик был так страшен, что я даже не сразу поняла, что это Боско. Он метнулся к Странникам и стал между ними и стеной.
— Молчи, — повторил он хрипло, хотя Сиверн и так уже замолчал. — Что ты наделал…
— Это же скана, — недоуменно сказал Сиверн. — Поющие письмена. Им столько же веков, что и городу…
— Их нельзя читать, — почти простонал Боско. — Нельзя! Разве ты не знаешь предсказания? Когда их прочтут, Ратанга погибнет…
Он замолчал, опустил голову, будто потеряв все силы. Сиверн взглянул на брата. Тот, нахмурясь, покачал головой:
— Все так. Но… уже поздно. Три Птицы слетелись в Ратангу. И у них одно лицо.
Сигрен легко коснулся плеча Сиверна, и они ушли. Как завороженная, смотрела я вслед — две серебряные искры отдалились и растаяли в темноте.
Я ничего не поняла, чувствовала только: случилось страшное. Боско все стоял, не шевелясь, будто прибитый к стене.
— Боско, — позвала я шепотом.
Он с трудом поднял голову. Такого лица я у разведчика не видела.
— Никому ни слова, — с силой проговорил он. — Ты понимаешь? Ни-ко-му.
* * *
Алин была одна на празднестве. Толпы ратангцев, поющих, смеющихся, радостных, были не в счет. Она брела по улицам, и одни кричали ей что-то веселое, а другие, разглядев лицо, отшатывались и, смолкнув, обходили ее. Долго Алин это выносить не могла. Оставалось либо вернуться в Дом Исцеления, либо найти тихий и темный угол, которого не коснулось празднество. Она знала такое место — почти у самых Синих Врат, заброшенный дом с колодцем во дворе. Разросшиеся ясени надежно схоронили его от чужих глаз.
