Я не находил себе места. Каждый час звонила Мирра и интересовалась моим состоянием, боялась, что как славянин не выдержу и напьюсь от радости.
— Хочешь, я дыхну в трубку? — говорил я ей по телефону.
— Это все серьезно. Вы первый режиссер, кому будут вручать "Золотой Голем". Будьте в форме. Вы и так принесли много проблем фестивалю.
Я мотался из угла в угол. День казался вечностью. Много раз надевал костюм, перевязывал несколько раз галстук, гладил рубашку.
Мирра привела меня в комнату, где находились члены жюри, почетные гости фестиваля — члены американской Академии киноискусства и призеры: китайский режиссер, чешская актриса, получившая приз за лучшую женскую роль, и английский актер, обладатель приза за лучшую мужскую роль. На столах стояло много шампанского, возле американцев крутились молодые красивые женщины в роскошных нарядах. Все говорили на английском, громко говорили, громко смеялись, подчеркивая свою свободу и независимость. С бокалом шампанского ко мне подошел Джон Райн. С ним была переводчица — чешка, хорошо знавшая русский.
— Я поздравляю вас! У меня был другой прогноз, но решение жюри для меня закон! У вас почетный второй приз! — сказал он.
— Специальный приз жюри!
— Других призов у нас нет. Всего четыре: Гран-при, второй приз, мужская и женская роль.
— Спасибо!
Мы чокнулись, выпили по бокалу шампанского.
— Я хотел бы, чтобы вашу картину увидела Америка. Моя компания найдет вас в Минске. Нам нужен ваш сюжет.
(Через год я получу письмо из Беверли Хилз, сердца Голливуда, с предложением продать сюжет "Кооператива “Политбюро”" для американской адаптации. Потом получу их сценарий, но Женя Григорьев откажется с ними сотрудничать.)
— В вашем фильме много оригинального, чего Голливуд боится. Наши продюсеры не хотят идти на риск. Это все деньги. За вас!
Мы еще раз чокнулись, и в этот момент вошел Никита Михалков. В рамках фестиваля проводилась ретроспектива его фильмов. Он сразу налил бокал шампанского и подошел к нам с Джоном.
— Я поздравляю тебя!
Мы обнялись и трижды поцеловались.
— Спасибо!
Мы знаем друг друга со Щукинского училища, учились на параллельных курсах: он на актерском, я на режиссерском факультетах. Он всех знал, и все знали его. Он вел себя легко, шутил, балагурил, подливал шампанское женщинам, всех подкалывал. Для меня он оставался таким, каким я знал его раньше.
— Джон! — он обратился к Джону Райну на "ты".— Почему ты не сдержал свое слово: обещал белорусу первое место, а дал второе? Ты же американец! Держи честь нации! А ты? — Никита легко говорил по-английски и тут же мне переводил.— Нехорошо! Ты подорвал авторитет американцев в Европе! Россия вам этого не простит!
