А все началось с Госкино СССР. В одном из его кабинетов меня долго инструктировали, как я должен вести себя за границей. Предложили расписаться за инструктаж, и утром я полетел в Белград. Но это было только начало. Я вернулся в Минск, и через три дня меня вызвали в ЦК КПБ.
Иван Иванович Антонович, заведующий отделом культуры ЦК КПБ, сказал:
— Премии премиями, но есть мнение секретаря ЦК КПСС о вашем фильме. Он в целом хорошо оценил картину, но у него есть предложение, которое он высказал первому секретарю ЦК республики.
— Кто это? — спросил я.
— Егор Кузьмич Лигачев.
— Какие предложения?
— Надо сократить в фильме сцены раскулачивания!
Выкинуть слезы моей матери, моей родни, соседей? Выкинуть то, ради чего я снимал этот фильм? Выкинуть мои бессонные ночи, мою радость оттого, что я впервые в белорусском кино сказал то, что не мог сказать и показать никто! И кому, как не мне — человеку, выросшему среди этих слез, рассказать о них...
— А что Слюньков?
— Он предложил сделать необходимые доработки в фильме, доложить ему, а он доложит в ЦК КПСС. Поэтому переговорите с Быковым и покажите сделанное.
— Быков не пойдет на это!
— Значит, пойдете вы. Вы режиссер.
— И я не пойду!
Иван Иванович долго и пристально смотрел на меня.
— Значит, сделают это другие!
— Это ваше право! Вы можете отстранить меня от картины, но резать фильм я не буду.
Иван Иванович опять долго и пристально смотрел на меня.
— Вы сделаете это!
— Я вам ответил! Можете пригласить другого режиссера, который сделает вам все, что нужно, но я гробить свой фильм не буду!
— Михаил Николаевич! — Иван Иванович сделал паузу, переложил на столе книги с бумажными закладками.— Вы же понимаете, что если мы пригласим другого режиссера, это будет конец вашей карьеры. Мы не хотели бы вас терять. Вы талантливый человек, вы сделали талантливый фильм, но на этом фильме ваша жизнь не кончается! Кроме того, вы мой земляк, и я хотел бы, чтобы ваша творческая судьба сложилась удачно!
Иван Иванович родом из соседней деревни. Его мать так же, как и мою, силой загоняли в колхоз, выселяли с хутора, где они жили. Он вырос в нищете. Отец погиб на фронте, мать вышла замуж за брата погибшего мужа. Через много лет я узнал от него, что его малую родину колхозные трактора сровняли с землей, ничего не осталось — ни хутора, ни сада — а тогда он душил меня, заставлял сделать то, что я не мог сделать. И не сделал. Он вызывал меня несколько раз одного, потом вместе с Быковым. Но ничего не добился.
