И плач, и слёзы... | страница 46



— Зачем ты опять лезешь на рожон?

— Какой рожон?

— Опять фильм будет под контролем, а это нервы всей съемочной группы! Опять будут устраивать просмотры, следить за материалом! Зачем тебе это? Все живут как-то иначе, спокойно работают, у всех хорошие отношения с начальством. Зачем тебе все это?

— Я ничего не могу сделать! Видишь, какой хороший сценарий. Тебе нравится?

— Ну и что, что хороший! Из-за него у нас жизни не будет!

Всегда ворчал, а все равно работал. И работал прекрасно!

— Леш! Мы с тобой сняли "Возьму твою боль", сняли "Знак беды", теперь работаем с такими прекрасными актерами. На нашей студии они никогда не работали и работать не будут.

— Я все понимаю...

— Для меня это счастье! А тебе разве не приятно, что в твоей группе работают Михаил Ульянов, Алексей Петренко, Александр Фи­липпенко! Разве не приятно сказать своим друзьям, родственникам, с какими людьми ты ежедневно общаешься?

— Приятно!

— Так чего ты?

— Не в них же дело, Миша! Как потом этот фильм сдавать? Опять по ЦК тебя таскать будут!

— Ну и что?

— Сколько мы намучились с Быковым! Сколько нервов ушло! Вся студия на ушах стояла. В коридорах твои коллеги руки потирали, радовались, что фильм закрыли.

— Ну и что? Пусть они снимут такой фильм. Они были бы рады, чтобы у них хоть одну картину закрыли. Но там закрывать нечего... Потом, Леша, меня никогда не волновало, что скажет про меня княги­ня Марья Алексеевна.

— Какая княгиня?

— Марья Алексеевна!

Он понял шутку, улыбнулся.

Я вспоминаю наши диалоги и радуюсь, что они состоялись, по­тому что это диалоги друзей. Я был за Лешей как за каменной стеной. Я никогда не думал о производстве, хотя производство — часть ре­жиссерской профессии. Я при Круковском занимался только твор­чеством. Все, что мне было нужно по кадру, все всегда было органи­зовано Лешей. Я мог рано утром позвонить Круковскому и сказать, что мне сегодня необходимо для первого кадра десять спортивных лошадей.

— Зачем? Где я их достану? — возмущался Леша.

— Я придумал новую сцену...

— Как ты мне надоел! — кричал в трубку Круковский.

И доставал. И мы снимали.

Когда он ушел на пенсию, я стал сиротой на студии, у меня сегодня нет любимого директора, с которым я мог просто выпить рюмку водки и помолчать. Мне кажется, сегодня уже нет таких лю­дей. Студия безжалостно обошлась с Круковским. Он мог со своим опытом принести пользу молодым режиссерам — его отправили на пенсию, и сегодня мой любимый директор работает сторожем на автостоянке.