И плач, и слёзы... | страница 46
— Зачем ты опять лезешь на рожон?
— Какой рожон?
— Опять фильм будет под контролем, а это нервы всей съемочной группы! Опять будут устраивать просмотры, следить за материалом! Зачем тебе это? Все живут как-то иначе, спокойно работают, у всех хорошие отношения с начальством. Зачем тебе все это?
— Я ничего не могу сделать! Видишь, какой хороший сценарий. Тебе нравится?
— Ну и что, что хороший! Из-за него у нас жизни не будет!
Всегда ворчал, а все равно работал. И работал прекрасно!
— Леш! Мы с тобой сняли "Возьму твою боль", сняли "Знак беды", теперь работаем с такими прекрасными актерами. На нашей студии они никогда не работали и работать не будут.
— Я все понимаю...
— Для меня это счастье! А тебе разве не приятно, что в твоей группе работают Михаил Ульянов, Алексей Петренко, Александр Филиппенко! Разве не приятно сказать своим друзьям, родственникам, с какими людьми ты ежедневно общаешься?
— Приятно!
— Так чего ты?
— Не в них же дело, Миша! Как потом этот фильм сдавать? Опять по ЦК тебя таскать будут!
— Ну и что?
— Сколько мы намучились с Быковым! Сколько нервов ушло! Вся студия на ушах стояла. В коридорах твои коллеги руки потирали, радовались, что фильм закрыли.
— Ну и что? Пусть они снимут такой фильм. Они были бы рады, чтобы у них хоть одну картину закрыли. Но там закрывать нечего... Потом, Леша, меня никогда не волновало, что скажет про меня княгиня Марья Алексеевна.
— Какая княгиня?
— Марья Алексеевна!
Он понял шутку, улыбнулся.
Я вспоминаю наши диалоги и радуюсь, что они состоялись, потому что это диалоги друзей. Я был за Лешей как за каменной стеной. Я никогда не думал о производстве, хотя производство — часть режиссерской профессии. Я при Круковском занимался только творчеством. Все, что мне было нужно по кадру, все всегда было организовано Лешей. Я мог рано утром позвонить Круковскому и сказать, что мне сегодня необходимо для первого кадра десять спортивных лошадей.
— Зачем? Где я их достану? — возмущался Леша.
— Я придумал новую сцену...
— Как ты мне надоел! — кричал в трубку Круковский.
И доставал. И мы снимали.
Когда он ушел на пенсию, я стал сиротой на студии, у меня сегодня нет любимого директора, с которым я мог просто выпить рюмку водки и помолчать. Мне кажется, сегодня уже нет таких людей. Студия безжалостно обошлась с Круковским. Он мог со своим опытом принести пользу молодым режиссерам — его отправили на пенсию, и сегодня мой любимый директор работает сторожем на автостоянке.