Я опять снимал вокруг Барановичей. Даже в городском парке, за гостиницей "Горизонт", где я всегда живу, умудрился доснять кадры первомайского парада на Красной площади. Кругами ходили люди с портретами Сталина. Гостюхин с мальчиком на плече кричал "ура!" Сталину, который — якобы — стоял на Мавзолее, а потом все снятое я смонтировал с хроникой Сталина, и получилось очень даже хорошо: Кузнецов, так звали героя Гостюхина, нес на плече своего сына, кричал, как и все тогда кричали: "Да здравствует Сталин!", тянулся руками к нему, как и все тянулись в те годы, а потом верный сталинист покончит с собой, кинется в колодец лестничной площадки с пятого этажа.
Затем начали снимать в павильоне. По сценарию герой Алексея Петренко, бывший начальник кадров ГУЛАГа, работал в Пушкинском музее в Москве. Проходы по музею мы сняли в Москве, а вот помещение музейного запасника, где проходила сцена, художник Владимир Дементьев построил в павильоне "Беларусьфильма".
Бездари похожи друг на друга бездарностью, таланты — одаренностью. Все сказанное выше о Михаиле Александровиче Ульянове я мог бы с чистой совестью отнести к Алексею Васильевичу Петренко. Это уникальный актер и человек. Я благодарен судьбе, что познакомился с этим человеком, снял с ним два фильма, приступая к новой работе, я прежде всего думаю, как занять в новом фильме этого чудного артиста. Я горжусь нашей дружбой, горжусь, что есть на свете Галюся (жена Петренко), человек, так много сделавший для меня в жизни. Я могу написать о них книгу, но сегодня я хочу вспомнить, как начинались наши отношения, как мы вместе сели в "Наш бронепоезд"...
Я был в шоке от первого дубля. Я видел разных артистов, но то, что начал делать Петренко, убило меня. Я не знал, что ему сказать, не мог внятно сформулировать замечания. У каждого артиста своя манера работы. Оговорив с Алексеем Васильевичем сцену и договорившись, что в ней надо играть, я сделал паузу между съемками, дав возможность Петренко подготовиться. Ему поправили грим, все вроде готово в павильоне, а артиста нет. Я увидел Алексея в другом конце павильона. Он быстро ходил между декорациями другого фильма, размахивая руками, и что-то про себя говорил. Я понял, что он артист, который готовит к сцене себя сам. Я не стал мешать. Пусть. Подошел к Галине Петровне, жене, спросил:
— Это манера Алексея Васильевича?
— Не мешайте ему, Миша,— сказала Галина Петровна. Это потом, позже, я стану называть ее Галюся.— Пусть он походит по павильону. Я знаю его давно, и если у вас все готово, скажите мне, я позову.
