– Пыль? Какая пыль? – нимало не смущаясь, затараторила Любка. – Ах эта… Так ведь лето! Шастают туда-сюда, вот и напылили… Я ее тряпкой!.. А зарплату нам думают повышать или как? А, Николай Прокофьевич?
– Думают, Любка, думают! Одно невдомек: какая зарплата, если лужа на полу?!.
При нашем появлении в канцелярии Надежда Григорьевна Гузь молча поднялась, сдвинула в мимолетной улыбке неровную складку губ и спросила меня глазами, не приготовить ли кофе. Разумеется, – ответил я так же молча, пропуская Шадрина в кабинет.
Здесь все было так же, как до моего злосчастного отпуска, даже бумаги на столе никто не сдвигал, – и я не удержался от благодарственной мысли: «Возвращение на круги своя».
– Ну-с, – сказал Шадрин, забираясь в мое кресло и пробуя его крупным, будто круп у лошади, задом, – вернемся к нашим баранам. Бери бумагу, пиши. И этот твой… Игорек пусть тоже напишет. Знаете, что писать? Вот и пишите – і до праці!
Объяснение на имя прокурора области я написал быстро и легко: благо накануне мы с Игорьком оговорили все скользкие моменты в повествовании о том, что случилось под Сокольцом. Пробежав написанное глазами, Шадрин небрежно втолкнул бумагу в тощую папку на резинках, затем достал оттуда и подал мне сложенный вчетверо листок:
– На, полюбуйся! Радетель правды и справедливости…
То была анонимная жалоба, напечатанная на разболтанной машинке с западавшими буквами «м» и «о», – какие-то пол-листа текста, неграмотного, правдивого, подлого, стоившего мне нескольких бессонных ночей.
– Ну?
Я молча порылся в ящике стола, достал какую-то бумажку за подписью начальника следственного отдела Германчука и подал ее вместе с анонимкой Николаю Прокофьевичу. Тот вгляделся, вскинул бровь, прихлопнул листки обеими руками:
– Идентично! Одни и те же буковки хромают… Вот мент поганый!
– Не он один.
И я поведал о роли Ильенко в этой истории – о несбывшихся надеждах на прокурорское кресло, посещении маслозавода в компании с Германчуком, запугивании Мирошника.
– Черт старый! – воскликнул Шадрин, когда я закончил. – И что с ним теперь? Гнать? На пенсию, помидоры выращивать?
Но я отрицательно мотнул головой: пусть поработает, там видно будет. Выгнать дело нехитрое, а где взять хорошего следователя? И главное, не мог я поступить иначе: тайный стыд гнездился где-то в глубине сознания, да еще совесть исподволь доставала. Ведь Ильенко написал правду, а его за это на выход?
– Как знаешь, – вздохнул Шадрин, выбираясь из-за стола. – Добрый, да? А если он опять того?.. Ты в лес по грибы, а он в крик: украл дрова! Ты на ставок порыбачить, а он: глядите, прокурор рыбу стибрил! Ты с букетом к секретарше по поводу 8 Марта, а он: развел бордель на работе! Гляди, Женя, если бомба однажды не взорвалась – не факт, что не рванет в другой раз.
