Я с трудом сделал глоток – и самогон едва не возвратился обратно.
– Так вот, надумал Козлов дом построить. Стройка – дело хорошее, но дорогое, расходное. Если только не словчить… Да! В общем, он в рыбхозе – кран, в карьере – песок, в лесхозе – лес… Выпишет осьмушку, возьмет фунт. А Кравцу доносят: так, мол, и так, – то гаишник машину остановит, то стукач оперу шепнет… Закрыть бы на это дело глаза от греха подальше, но Кравец в прошлом оперативник, вот и не удержался, начал записывать в календарь: проверить, откуда кран, песок, лес. А Миллион – он и рад случаю, утащил со стола листок с записями, принес к Козлову и нашептал: погляди, Кравец под тебя копает. Козлов взвился, он ведь становится бешеный, если что не так. И пошла свара…
– Так поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем…
– Что? Кто такие? – недоуменно зыркнул из-под набрякших век майор.
В ответ я неопределенно покрутил рукой в воздухе, словно ввинчивал в патрон несуществующую лампочку.
– А! Как говорится, пора. – Савенко поднялся, покачиваясь, завернул в газету объедки и сгреб в сумку, а оставшиеся от пиршества ломти хлеба и два биточка укутал в бумажную салфетку и затолкал в тумбочку. – Отдыхайте. А хорошо посидели, Николаевич, а? Хорошо!
Окно больничной палаты стало проясняться, а я так и не сомкнул глаз.
«И тогда было утро, – бессонно думал я, то заводя глаза на потолок, то вглядываясь в серую слюдяную муть за окном, – первое утро в Приозерске».
Тогда состояние мое оказалось на удивление терпимым, а гадостный привкус во рту, вызванный смешением водки с пивом, я притушил остатками минеральной воды и чашкой кофе, приготовленного при помощи походного кипятильника.
Сейчас вспоминать об этом было приятно, но и тревожно: повторится ли для меня такое утро, и такой день, который наступил вслед за тем, и такой вечер, – обыкновенные, если не сказать – будничные, но с гарантированным будущим, которого не было у меня сейчас.
Итак, с привкусом растворимого кофе во рту и неуверенностью в душе: что да как будет дальше? – я отправился на работу.
Несмотря на ранний час, там уже был Ильенко. Он выговаривал кому-то по телефону, – из-за распахнутой двери кабинета доносились его сиплый тягучий голос, шлепки о столешницу ладони, шуршание служебных бумаг, а в дверном проеме колебался и плыл сизый дымок дешевых сигарет «Прима».
– А! – равнодушно произнес он, слегка приподнимаясь и подавая для приветствия иссохшую, мумифицированную ладонь. – Тут у меня… – И он, не договорив, махнул рукой и продолжил нудить в эбонитовую телефонную трубку.
