– Вот-вот! – оживился я. – А вы уверены, что ничего не прилипло?
– Не уверен. Но здесь дело принципа. Во-первых, если Жорке что-то и перепало, то для райотдела он сделал во много раз больше. Разруха, ничего нет, а он – ремонт, новый автомобиль, микроавтобус. Во-вторых, противники его – люди мерзейшие, гнусь, а не люди. Не хочется, чтобы взяли верх они.
– Ну это-то понятно. Но почему, собственно, ко мне?
– Вы ведь из Берендичева. А уголовное дело на Кривоногова передали для расследования в тамошнюю прокуратуру. Поговорили бы там с кем надо, чтобы ребята дров не наломали. – Корнилов потянулся, хрустнул пальцами, крутанул головой на мощной коротковатой шее и вполголоса чертыхнулся. – Опять заклинило! Определенно к дождю… В общем, я сказал – ты подумай, – внезапно перешел он на «ты». – А пока пора бы выпить, Мирошник вона как размахался, чего доброго, рука отлетит.
– Погоди, – вырвалось у меня внезапно. – Я поговорю. Если все так, как рассказал, и этот твой Кривоногов не влип во что-то серьезное. С некоторых пор понял: надо помогать. Мне один твой друг тоже помог…
Корнилов удивленно и заинтересованно вскинул на меня рыжеватую кустистую бровь.
– Сусловец. Вы ведь дружны?
– С чего ты взял? – с внезапным металлом в голосе отрезал Корнилов. – Первое время – да. Выпивали. Охота, рыбалка, материальная помощь. Потом кое-что для себя понял… Откуда капитал, каковы повадки, что за душой…
– Он говорил – их человек десять, братьев и сестер Сусловцов, – сказал я, несколько растерявшись и навострив уши. – Все были на Севере. Хорошие заработки, стартовый капитал… Вернулись, удачно вложили деньги…
– Вот и славно, что говорил, – улыбнулся Корнилов, но по его глазам я понял – отстранился, укрылся от меня за этой улыбкой. – Пойдем. Мирошник уже измучился: спиртное на столе, а выпить нельзя.
Что-то здесь было не так, и над этим стоило поразмышлять на трезвую голову.
И снова я возвращался домой – будто плыл-качался в сонной текучей воде. Игорек что-то спрашивал, я отвечал и тотчас забывал, о чем была речь. Звучала музыка, и щемящий девичий голос напевал: «Ах какие ты говорил мне слова!» А на голосок этот накладывались, грубо, туманно, неразборчиво, обрывки лесного застолья: хмельные выкрики, смех, приставучее бормотание Мирошника: «Шляпа где? Боря, где твоя шляпа?» – и тягучее корниловское: «Отстань! В машине, где еще!» Когда же закрывал глаза, выплывало смутное видение: два кряжистых мужика, Мирошник и Корнилов, скрестившие руки с полными стаканами и пьющие «на посошок»…
