Горячая примочка снова легла на плечо. Кармела не смогла отстраниться. Потом он перехватил ее руку ремнем повыше локтя, резко дернул на себя, отводя от кровати и выворачивая, так что каждая жилка на ней болезненно напряглась, смахнул полотенце и одним движением ланцета вскрыл вену. Потекла кровь, медленная и густая. Служанка подставила таз. Темно-вишневые капли срывались и падали в воду, растекаясь в ней и бледнея. После короткой обжигающей боли Кармела погрузилась в какое-то оцепенение, когда можно ничего не желать и ни о чем не думать. Она смотрела, как кровь стекает по руке, которую придерживает лекарь, как позванивают о таз капли. Потом все закружилось и погрузилось в темноту.
Беспамятство было секундным. Сдержав болезненный стон, Кармела открыла глаза. Глядела, как лекарь мокрым полотенцем отирает кровь, зажимает надрез, накладывает на плечо повязку.
— Все. Все, голубушка. Вы молодец.
— Какая она храбрая, наша госпожа, — проговорила служанка уважительно, поправляя Кармеле подушки и обтирая ее покрытый холодным потом лоб. — Даже не застонала…
— Она очень слаба, — сказал между тем лекарь аббатисе. — Но, я думаю, теперь пойдет на поправку.
Мать Сюзон холодно кивнула.
Служанка перебросила через локоть полотенца, взяла таз и вышла. Лекарь, склонясь над Кармелой, закутал ее в одеяло, осторожно уложил поверх перевязанную руку. Служанка вернулась с небольшим глиняным кувшином. Лекарь перелил из него в чашку немного вина, разбавил водой, заставил Кармелу выпить. Настоятельница следила за этим холодным взглядом.
— Благодарю вас, мессир Бертольдо, — вдруг обратилась она к лекарю. — Ваши услуги неоценимы для нас. Надеюсь, вы не откажетесь прийти, если появится нужда вновь прибегнуть к этому средству?
— В этом нет необходимости, — поучающе произнес лекарь. — Даже наоборот. Она потеряла много крови от ран, и злоупотребление может оказаться губительно. Хороший уход, покой — этого достаточно. А сестры вашей обители опытны и всегда с тщанием ухаживают за ранеными и больными.
Мать Сюзон проглотила похвалу, не перебивая, только пальцы на четках вздрагивали. Потом ее губы сложились в недобрую улыбку:
— Я думаю, ей могут навредить только собственные необдуманные поступки. Впрочем, как вам будет угодно.
И вышла из кельи.
Кармела обессилено закрыла глаза.
После полуночи ее подняли с постели, как была, в рубашке, повели. Она едва переставляла ноги, опираясь на монахинь — сил сопротивляться не было. Коридоры были темны. Вдали звучало заунывное пение, колокольный звон. Свет мазнул по стене. По узкой лестнице среди каменных столбов двигались безликие фигуры — одинаковые черные рясы, капюшоны, толстые горящие свечи в руках. Шествие было безмолвным, только шаркали подошвы по ступеням и трещал воск. А хорал рос.
