Ночь смотрела на Иту августовскими звездами. Ветер шелестел в листве сада, сладко пахли маттиолы. Ночные бабочки слетались на свет фонарей. Сад был полон шорохов, смеха, чьего-то легкого дыхания. И на террасе, в полутьме, все любовались ночью.
— Вот час, когда ангелы спускаются на землю…
— И сочиняются стихи…
— И «Грозный» берет на абордаж очередное судно, — с мрачным юмором докончил губернатор. Он только что поужинал и благодушно прикрыл черепашьими веками зеленоватого колера глаза, на безупречном сюртуке, обтягивающем дородную фигуру, сверкал синей звездой недавно полученный орден святого Мицара — высшая награда Республики. В руке у сластены-губернатора дымилась тонкая фарфоровая чашечка.
— Ах, муженек! — с сердцем воскликнула дона Бьянка. Непонятно было, относится это к пиратам или к безуспешным попыткам красавицы-толстушки заставить мужа похудеть.
— Все так и есть, — сообщил губернатор, с чмоканьем прихлебывая шоколад. — Кстати, о стихах… Помнится, наш юный друг…
— Я не пишу стихов, — резко сказал Рауль.
— Ну тогда спойте! — воскликнули дамы. Кто-то бросился за гитарой.
— Говорят, — перебирая кружева широкой и откровенно прозрачной юбки, шепнула на ухо подруге молоденькая дона Эстрелла, — он владеет гитарой не хуже, чем клинком.
— И сердце ни одной девушки в Ите не может устоять перед ним, — ехидно добавила та, желтолицая из-за больной печени и от того же язвительная. — Поглядим?
Раулю подали инструмент. Он положил пальцы на струны и произнес хриплым, точно чужим, голосом:
— Белинас. Погиб на дуэли пятьдесят лет назад.
Пусть сто вод протекут в реке…
Сто ветров пронижут город насквозь…
Но вечной молитвой на языке:
Избавь меня от любви, господь…
Его глаза потемнели, голос звучал, точно шепот ветра.
Услышь меня, всеблагой, внемли!
В венце из терний и горьких звезд
явись и милость свою яви,
избавь меня от любви, Христос!
Она приходит, как ураган,
сжигает душу, сжигает плоть.
Ее б я залил кровью из ран…
но ты не простишь, всеблагой господь.
Без сожаленья удар приму,
подставлю грудь и паду крестом.
Оставь же чистой душу мою.
Избавь меня от любви, Христос…
Рокот струн оборвался. Они глядели в молчании. Дона Эстрелла плакала. Рауль, задыхаясь, отвел волосы со лба и увидел: вцепившись в резной столбик террасы, глядела на него Анхела Торрес.
