Но что сделано, то сделано. Придет Ушаков, никуда не денется. Может, и Коротышку с собой приведет. Ведь они не знают, что у ментов против них ни свидетелей нет надежных, ни улик, а их жертва тоже ничего уже не сможет сказать.
Самое умное, что сейчас мог сделать Игорь — это прийти домой и минут сто двадцать покемарить. А будет день — будет и пища.
Не успел Горелов явиться утром на дежурство, как тут же выехал по сигналу на квартирную кражу. Игорь вошел уже в опустевший кабинет. Сидя за столом, он некоторое время стоически боролся с одолевавший его дремотой и, в конце концов, не заметил, как погрузился в тяжелый полусон-полубред: ему казалось, что он продолжает бодрствовать, только почему-то уже не в кабинете, а в какой-то грязной забегаловке, за столом, уставленным пустыми пивными кружками, а напротив него сидит Ушаков в обнимку с Танюшкой, скалит зубы, а Танюшка все повторяет и повторяет как заведенная: «Хорош!.. Хорош!..». И голос у нее грубый, прокуренный.
Кто-то тряс его за плечо.
— Хорош!.. Хорош!..
Игорь поднял голову и с трудом разлепил глаза. Увидев Горелова, спросил:
— Сколько времени?
— Четверть одиннадцатого. А ты чего это в субботу приперся? Дома, что ли, не спится? Мне ты пока не нужен.
Игорь поднялся из-за стола и провел по лицу ладонями.
— Все спокойно? — спросил он. — «Ковбои» больше не возникали?
— Пока нет, — ответил Горелов и не удержался, подколол стажера: — Пережидают, пока ты не устанешь их ловить.
— А!.. — отмахнулся Игорь. — У тебя все шуточки.
Домой он отправился в полном расстройстве чувств. А буквально через несколько минут после того, как он покинул здание милиции, Горелову позвонили из дежурной части:
— Тут парень тебя спрашивает!..
Высокий, превосходно сложенный, одетый в «фирму», Ушаков мог бы послужить фотомоделью для обложки какого-нибудь молодежного журнала, если бы не напряженное, тоскующее выражение лица, не закушенный край нижней губы и не пугливо бегающий взгляд голубых, опушенных белыми ресницами глаз.
Профессиональным нюхом Горелов сразу почувствовал (хотя и боялся поверить такой неожиданной удаче), что перед ним топчется собственной персоной тот самый «ковбой». Ни о чем не спросив парня, словно боясь спугнуть наваждение, молча кивнул, приглашая следовать за собой.
Когда вошли в кабинет, парень опустился на стул перед столом оперативника. Бескровные губы его дрожали крупной дрожью, словно после купания в проруби, и рот кривился, некрасиво расквашиваясь. Тоскующий взгляд шарил вокруг, не задерживаясь ни на одном предмете, а пальцы опущенных на бедра рук конвульсивно сплетались и расплетались в ускоряющемся темпе.
