И едва успел Андрей проговорить это, как Кудрявцев, подняв револьвер над головой, дал сигнал. Тотчас же впереди, во дворах и на улице, папиросными огоньками вспыхнули выстрелы. По вербам, изламываясь, заходила резкая трескотня звуков.
Бандиты, видимо полагая, что огонь по ним ведут слева из-за амбара, рванулись вправо, но и здесь их встретили выстрелы. Тогда они, покружившись, как ветер, потерявший дорогу, лавой кинулись к хутору. Один из выстрелов так круто завернул лошадь под опередившим всех всадником, так высоко вздыбил ее, что ни Андрей, ни Кудрявцев не удивились тому, что в следующее мгновение она вместе с седоком рухнула на снег.
Яков громко сказал:
— Для начала есть!
— Один-то есть, но они прут напролом, — забеспокоился Андрей и тут же крикнул в сторону улицы: — Товарищи, держись канавы! Бей — и ни шагу из нее!
— Ни за что не вылезай из канавы! Целься лучше и бей! — крикнул и Кудрявцев и спрыгнул с крыши сарая. Держа в одной руке револьвер, а другой поправляя сползающую мелкую овчинную шапку с красным верхом, он побежал к тем, кого хотел поддержать в наступающую минуту опасности.
Яков, точно огромный взлохмаченный грач, заорал с вербы:
— В терны помчались! Вправо пошли!
— Вправо по канаве перебегайте! Вправо огонь, — передавал Андрей, а сам стрелял с сарая туда, где конные, слившись опять в темную стайку, летели над снегом, готовые через несколько секунд смешаться с черными кустами терла и дикой яблони.
Из канавы по ним стреляли хоть и вразброд, но часто. По дороге к кустарнику бандиты оставили на снегу еще одно темное пятно. Доносился разгоряченный голос распоряжающегося около канавы Кудрявцева.
Ответная стрельба началась не сразу после того, как бандиты скрылись в кустарнике, прилегавшем к скату, но велась, видимо, по команде, потому что пули рой за роем с визгом проносились над крышами дворовых пристроек и между вербами. С толстой вербы сорвало ветку, затем заиндевевшее дерево стало дымиться под пулями. Яков невольно поглубже спрятался в развилке, но, видя, что Андрей кувырком скатился с крыши в снег, опять высунулся и испуганно спросил невесть кого:
— Неужто достала?
— Да нет, это я по доброй воле, — засмеялся Андрей и, стряхивая с шубы снег, шутливо обругал свою слабую левую ногу.
Из кустов скоро перестали стрелять. Притихли и наши в канаве. Эта рассветная тишина тянулась для Андрея и Якова нестерпимо долго. Андрей все допытывался, что видит Яков с вербы, а тот, вглядываясь в пространство, краснел от утреннего мороза и от напряжения и, зябко поводя плечами, молчал. Да ему и нечего было сказать: кроме окраинных хат, оцепленных полукружьем канавы, кроме самой вершины ската и примыкавшего к скату кустарника, протянувшегося от хутора на добрые три версты, ему ничего не было видно.
