Послышались крики и оживленные разговоры. Солома глушила звуки. Голоса удалялись в направлении двора. Скоро они совсем затихли.
Но вот опять возник многоголосый, оживленный говор, приближавшийся уже от Матвеевой левады. Слышны были и бабьи крики. Ванька ясно различал:
— Но! Но-но!
«Едут. Это Федя Ковалев кричит».
— Андрей, ты берешь Хвиноя?
— Беру.
— Бери! Не оставлять же человека им на издевательство!
«Атаман за отца беспокоится. Жалко им его», — подумал Ванька и горько усмехнулся.
Кто-то из баб заголосил, как по покойнику. Андреев Барбос громко залаял.
— Что возишься до этих пор? — ругал Матвей Андрея. — Сцапают на месте, как мокрую ворону!
— Валяй! Догоним! От нас не уйдешь! — громко, с явной радостью в голосе ответил Хвиной.
«Все-таки поехал…»
«Уснуть бы до завтра. А завтра они обязательно будут тут», — закрывая глаза, подумал Иван.
Наступила необычная тишина. На колокольне Забродинской церкви ударили четыре раза. До Забродина три версты, и колокольный звон хорошо слышно только ранним утром да вечером.
— Стало быть, поздно. Незаметно и день прошел, — разговаривая сам с собой, решил Ванька и стал вылезать из скирды.
На дворе густели сизые сумерки. В их пустынной тишине редко и в отчаянном беспорядке разбросались хуторские курени, амбары, сады, занесенные тяжелыми сугробами снега. С базов к прорубям лениво подходил скот, подгоняемый бабами, закутанными в шубы и теплые шали.
Не слышно было ни перебранки, ни строгих хозяйских голосов. Молчали и собаки.
— Ва-а-ня, — сдержанно крикнула Наташка и боязливо заговорила: — Ваня, жутко. Холод бежит по всему телу. Одни бабы остались. Придут и порежут…
— Раньше смерти не помрешь, — вразумил жену Ванька, зашагав к базу — навести там кое-какой порядок.
Растянувшись на десятки верст, унылой вереницей медленно ползут обозы беженцев. За санями идут молчаливые, занесенные снегом люди. Они растерянно поглядывают назад, откуда глухо доносятся орудийные громы.
Замерзшие лошади, брошенные сани, а иногда и мертвые люди встречаются на пути. Живые стараются не замечать их, чтобы лишний раз не надрывать сердце. Ведь с каждым может случиться то же самое не сегодня, так завтра.
— Но, родная! Но-о!
В этих словах не понуканье, а скорее тревога за исхудалую, выбившуюся из сил лошадь.
Кони круто выгибают спины, широко раздувают ноздри, жарко и часто дышат, перетягивая сани через крутые сугробы.
Но вдруг передние стали. Обозы скопляются, напирают друг на друга, как лед в тесных берегах. Испуганные люди высказывают разные догадки о том, что же могло преградить путь. Скорее всего, впереди у кого-то упала лошадь, а объехать ее первым никто не решается…
