Была и еще одна радость — не общая, а скорей только Аполлона и Степана, но ей радовались попутно все присутствующие: зыковский пруд после беспрерывной недельной работы был закончен.
Магарыч распили. Пошла складчина. Остались только те, у кого были деньги. Выпив пару рюмок, Хвиной отправился к себе. Огибая леваду Степана, он вышел на выгон, к воротам Бирюковых. Старик Бирюков, стоя у ворот, поманил его сухим пальцем. По тощему, узкобородому и бритому лицу его было заметно, что он собирался сказать что-то важное.
Хвиной подошел к нему и спросил:
— Петрович, что не пошел на магарыч? Степан посылал за тобой…
Иван Петрович засмеялся, пряча лицо в ладони. «Видно, навеселе», — подумал о нем Хвиной. Как бы угадывая мысли приятеля, Иван Петрович почти шепотом ответил:
— Я и языка самогоном не мочил, а вот пьяный. — И еще тише зашептал: — Без водки Филипп напоил… Пойдем-ка вместе, опохмелимся. У Степана водка хорошая, а мой первак не хуже и дешевле.
Приятели прошли на крыльцо. Хозяин усадил Хвиноя на нарах.
— Услужить нам некому. Ты теперь вдовец — мою петлю на шею накинул. У меня она уже десять годов. В одно время с твоим Иваном Егора забрали на фронт против большевиков. Как убили Егора, сноха ушла к своим жить. Филя был со мной, и он удрал. Один я, как сурок в сурчине.
Иван Петрович усмехнулся и вышел в сенцы, откуда вынес краюшку хлеба и щепотку соли.
— Чайная чашка тут? Ага, вот она…
Он почти доверху наполнил чашку и, вытерев тыльной стороной руки губы, как это делают любители спиртного, поднес Хвиною:
— На, Хвиноен.
— Сперва хозяин, а потом уж гости.
— Пей, говорю, за Филю пей.
Хвиной долго тянул из чашки и крякнул лишь тогда, когда самогон был выпит до капли. Закусывая, он улыбнулся и сказал:
— Диву даюсь, как это глотка на людях подводит? Сейчас вот ничего, а у Степана поперхнулся.
— Затюканные мы, как собаки. Пушинки мы. Степан и Аполлон дуют, а мы и летим, куда им надобно.
Иван Петрович опять засмеялся и приложился к чашке.
— Ты толком скажи, Петрович, что случилось?
Сгущались ранние сумерки. Мыча, шли с горы коровы. Из хутора им откликались телята. Вот уже и гурт прошел к ночному стойлу…
Иван Петрович, наклонясь к Хвиною, раздельно шептал:
— Филипп был ночью. До зари беседу вели. Послали его красные казаков убеждать бросить братоубийственную войну… Не за что, мол, изводить друг дружку… Говорил Филипп: «Нам тычут в нос, что там одни мужики… Брехня! Там есть и такие бравые казаки, что похлестче других. Форма — ни дать ни взять старинная. Только песни новые». Думают постановить жизнь так, чтобы пруд в Зыковом за рюмку водки не прудить, чтобы у Хвиноя и у Ивана на столе стояла своя полбутылка…
