– Мама дома?
– Пакуется.
– А ты куда?
– За хлебом.
Он кивнул мне и, ссутулившись обратно, тяжело зашагал к дому.
Я вошла в первый из магазинчиков, коих расплодилось по два-три на нижнем этаже каждого жилого дома: совершенно одинаковые лавочки, куда покупатели помещались бочком. Последние года два я покупала один и тот же хлеб у одной и той же продавщицы. Каждый раз, приходя, я говорила:
– Мне как всегда.
А она удивленно переспрашивала, будто видела меня впервые. До сих пор не знаю, была ли то плохая память или своеобразное чувство юмора.
Нужного хлеба еще не завезли, и я обошла еще четыре-пять ближайших магазинов, пока не стало понятно, что за хлебом лучше прийти позже. Переложив монетку в сто тенге в другую руку, я направилась домой.
Дома мы обнаружили распахнутую настежь дверь в квартиру. Я разулась и прошлась по комнатам – все было тихо, на кухне мама заворачивала в бумагу тарелки и складывала их в коробку.
– Почему дверь открыта?
– Ах, он еще и дверь не закрыл!
– Что случилось?
– Спроси у своего отца, – она махнула рукой.
Я смотрела на нее, и маме пришлось объяснить:
– Ничего. Всякую ерунду просит взять. А у меня самый маленький контейнер! – Мама для убедительности потрясла в воздухе тарелкой. – Места ма-ло!
– Что он принес?
Мама снова махнула рукой, давая понять, что о такой ерунде и говорить не нужно.
Я покрутилась на кухне, прошлась по полупустым комнатам, снова позвала собаку, и мы вышли во двор. Там я попросила Глашу взять след.
Глаша, до неприличия нечистокровный спаниель, иногда радовала нас проявлением охотничьего инстинкта – задушенной крысой или взятым следом. Взятым следом могло быть что угодно – упавшая птичка, грузчик, переносивший колбасу, или мама, которая ушла далеко и не возвращалась. Глаша шла по следу, как настоящая ищейка, и всегда находила желаемое.
И Глаша взяла след. Она кружила по нашему большому двору, потом неуверенно двинулась на север по внутренним дворикам квартала, а на Урицкого с торжествующим выражением на морде (сейчас-то начнется развлечение!) побежала уже очень уверенно мимо сплошного забора. Иногда она останавливалась, чтобы принюхаться, подождать меня, и снова бежала.
Я со смешанными чувствами относилась к тому, что не застану выпускной в родной школе. С одной стороны, переселяться было круто, переезд привлекал много внимания. Это был все-таки ветер перемен; за пятнадцать лет самым дальним путешествием был Омск, где я гостила у дяди. Курортные Щучинск, Зеренда и Челкар всерьез не воспринимались – было это недалеко, обыденно. С другой стороны, я понимала, что этим летом с прежней жизнью будет покончено и в новой школе придется начинать все с начала. И заводить новых друзей. Заводить новых друзей.
