Июнь в этом году был приятным. Тополя закрывали палящее солнце, а в тени пятиэтажек было даже прохладно. Трава в палисаднике у дома вымахала мне по пояс, хотя обычно торчала неаппетитными клочками.
Я окончила десятый класс, и в скором времени мы должны были уехать из города навсегда. Родители все-таки подхватили лихорадку отъездов, и в прихожке вместо привычных залежей стройматериалов появились коробки с вещами. Было решено взять с собой только самое необходимое: одежду, книги, собаку и нужные в первое время мелочи.
Я повертелась на пятачке около дома, думая, куда пойти, и мы пошли направо.
Дома у нас тянулся нескончаемый хоровод покупателей. Все знали, что по объявлениям «в связи с отъездом» можно разжиться нужными мелочами, а порой и более ценными вещами, за копейки.
Нужно было встречать покупателей, рассказывать им, что именно продается и по какой цене. Большую часть вещей, насколько помню, мы отдали «за сколько возьмете», отчего я воспринимала квартиру как филиал блошиного рынка. Тем более что в выходные поток людей не иссякал с десяти утра до десяти вечера, поэтому, чтобы не бегать к двери при каждом звонке и стуке, мы держали ее чуть приоткрытой. От этого всего наш дом превращался в проходной двор, откуда каждый уносил по маленькому, но трофею.
Впереди на тротуаре показалась сутулая скорбная фигура – папа шел домой на обед. Глаша побежала к нему.
Месяца три назад мы дали в газету объявление в разделе «Продам дачу»: «Пос. Ж/Д, 6 с., дом, эл-во, посадки, дорого». Папа ожидал выручить за свой шедевр солидную сумму, однако реальность распорядилась иначе. Никого не интересовали колонны и небесно-голубая кованая лестница, лилии вдоль дорожки и гигантские ивы у ворот. Поначалу папа пытался что-то объяснять, но потом плюнул и устало отвечал по телефону, что да, воду дают регулярно, одна яблоня, десять кустов смородины и два крыжовника. Почему только два крыжовника? Папа ответить затруднялся.
Минуты через две разговора покупатель спрашивал о цене. Папа отвечал. С той стороны раздавалось напряженное молчание, потом звонивший вежливо прощался. А иногда и невежливо. Папа горевал. Приходя с работы вечером, он ужинал и ложился на диван спиной к миру. Когда раздавался звонок, он тяжело поднимался и сражался за семейные финансы. По мере приближения отъезда и очевидного решения – оставить дачу как есть – обстановка дома накалилась до предела.
Глаша подбежала к нему и подпрыгивала, пытаясь лизнуть руку. Он потрепал ее за ухо и улыбнулся мне:
